Злой

— Холодно, холера. Кретины, ты только подумай, из-за этого может быть скандал… — резко бросил Крушина.

— Какой скандал, Бобусь? У тебя проблемы — Кудлатый всё уладит. Говорили ему об этом?

— Наверное, да. Меринос говорит, что Кудлатый что-то задумал, но молчит, как всегда.

— С Вильгой говорил?

— Нет ещё. Не было времени. Не выхожу из конторы.

Метеор надел брюки и вынул из шкафа чистую рубашку. Брюки были габардиновые, узкие, с остро заглаженной складкой, рубашка — нежно-розовая, с широко расставленными уголками воротничка, по итальянской моде. Метеор тщательно застегнул воротничок длинными худыми пальцами с грязными ногтями. Вытащил из шкафа ядовито-зелёный, усеянный треугольниками галстук и долго, старательно завязывал его перед зеркалом. Потом надел полосатые зелёно-жёлтые носки и дорогие замшевые туфли на толстой индийской подошве.

Наконец Метеор достал из шкафа двубортный, с хорошо выработанными широкими отворотами пиджак, разглядывая себя в зеркале, он вздохнул с глубоким удовлетворением: в зеркале отразился высокий, очень красивый, худощавый юноша в необыкновенно элегантном костюме. Тёмные волосы, голубые глаза, узкое лицо с правильными чертами и великолепный костюм, с точки зрения Метеора, являли собой весьма импозантное зрелище. Но он не видел, что в этой элегантности, продуманной до каждой мелочи, есть нечто навязчивое и крикливое, что его привлекательное лицо немного напоминает розовых юношей с дешёвых почтовых открыток и идеал мужской красоты на витринах провинциальных фотографий. Обо всём этом, однако, Ежи Метеор не знал и потому был вполне доволен и горд. Он долго рылся среди множества беретов, которые лежали в шкафу, — баскских и военных, синих, коричневых и чёрных; наконец посмотрел ещё раз в зеркало и закрыл шкаф: решил не портить беретом художественное произведение, созданное собственными руками.

— Пойдём, Бобусь, — позвал он, снимая плащ с вешалки на двери. Крушина встал с топчана и вытер покрывалом пыль со своих ботинок.

— Откуда у тебя такой плащ? — спросил он, подходя к Метеору.

— Достал, — усмехнулся Метеор. — Нравится?

— Как ты думаешь, он мне подойдёт? — спросил Крушина со сдерживаемым желанием в голосе.

— Примерь, Бобусь, — предложил Метеор. Они были одного роста, но из Крушины могло выйти не менее двух Метеоров.

— Как на тебя шили, — заявил Метеор, одобрительно поглядывая на Крушину.

— Точно, — Крушина видел в зеркале, что плащ сидит на нём безукоризненно. — Сколько?

— Тысяча шестьсот, — сдержанно ответил Метеор.

— Ты, свиное рыло, — огрызнулся Роберт с меланхолическим упрёком. — Это ты с меня хочешь тысячу шестьсот?

— Не хочешь — не бери, — беззлобно отозвался Метеор. — Именно с тебя я и прошу тысячу шестьсот, а с любого другого взял бы две.

— Ну и бери, хамская морда!

Крушина сбросил плащ и швырнул на стул. Метеор надел его и удовлетворённо глянул в зеркало.

— Ну что, — спросил он, — здорово сшит?

— Метеор, — проговорил Крушина с горькой обидой, — у меня нет весеннего плаща. Сегодня я дам тебе кусок за эти лохмотья. Где у тебя совесть — просить тысячу шестьсот за такое-отечественное тряпьё?

— Это не отечественный, дурень, — возразил, Метеор холодно. — Что ты в этом понимаешь? Это чешский. Чешский поплин. Утеплённый.

Крушина поднял полу плаща и несколько минут мял её пальцами.

— Ерунда, — сказал он, — это варшавское тряпьё. Чешский… Тоже придумаешь! — и тут же добавил: — Тысяча двести сегодня, наличными. Согласен?

— Если тебе не нравится, не о чем говорить, — ответил Метеор. — Очень мне надо уговаривать тебя, что это чешский товар! Не веришь — не надо.

Он доверительно наклонился к Крушине:

— Бобусь, согласись, не могу же я взять меньше, чем заплатил сам. Пойми, приятель: тысяча четыреста — моё последнее слово. Я ничего с тебя не имею, плюнь мне в рожу, если вру.

— Ладно, — вздохнул Крушина, — снимай.

— Минуточку, — остановил его Метеор, — не торопись, друг. Всё равно у тебя нет с собой валюты. Принеси деньги в «Лайконик» — и плащ твой.

— Мальчик, — с кривой усмешкой спросил Крушина, — ты ещё хочешь его сегодня поносить? Мой плащ?

— Точно, угадал, — холодно взглянул на него Метеор. — Он пока не твой — это, во-первых; а во-вторых, советую тебе поторопиться, потому что если появится клиент с монетой, то, имей в виду, продам его на месте за два, и чтобы потом не было претензий.

— Ладно, — согласился Крушина, — через час буду в «Лайконике».

— Ну пошли, а то я опаздываю.

На углу Мокотовской и Вильчей они пожали друг другу руки.

— Ага! — вспомнил Крушина, — совсем забыл, за чем пришёл к тебе. Меринос хочет видеть Зильберштейна, а этого паршивца по телефону не поймаешь. Его никогда нет в конторе. Меринос сказал, чтобы ты привёл, ладно?

— Будет сделано, — ответил Метеор.

В эту маленькую кофейню заходили прямо с улицы; она была скорее похожа на небольшой продуктовый магазинчик. Теснота и низенькие стульчики, на которых сидели посетители, как на соседской кухне, создавали необыкновенно уютную атмосферу для болтовни. И ничего удивительного в том, что «Лайконик» был самой большой в Варшаве кузницей сплетен.

……………………………………………………