Злой

Марта растерянно указала взглядом на детишек, шумно игравших рядом, словно намекая на то, что она не в состоянии принять сколько-нибудь серьёзное решение в таких условиях.

— Я должен вам кое в чём признаться. Мне кажется, пришло время, когда вы, панна Марта, обязаны подумать о своём будущем, — решительно заявил Калодонт.

— Я думаю о нём достаточно часто, — уклончиво сказала Марта, — но это не всегда помогает.

— Однако подумали ли вы о том, что цель жизни молодой девушки — найти твёрдую мужскую руку, на которую можно было бы опереться в трудном путешествии по жизни?

— Мг… — поддакнула Марта, — время от времени я думаю и об этом.

— Есть человек, — неумолимо продолжал Калодонт, — прекрасный человек, замечательный, настоящий мужчина, который с вас глаз не сводит…

— Слава Богу, — облегчённо вздохнула Марта. — О себе он бы этого не сказал. Правда, это замечательный старик!

— Не знаю, кого вы, пан, имеете в виду, — заинтересованно откликнулась она.

— Вот то-то и оно! — воскликнул Калодонт. — Это и моя тайна. Я обязан вам рассказать. Помните ли, панна Марта, о чём вы говорили в комиссариате, после своего приключения на Вейской?

— Помню. Но не знаю, что именно вас интересует…

— Ваш защитник.

— ?!

— Так вот, панна Марта, ваш тогдашний защитник — мой друг, — потупившись, скромно признался Калодонт. — Мы очень тесно связаны.

Марта поднялась.

— Пан Юлиуш, — озабоченно сказала она, — то, что вы сообщили, действительно грустная тайна. После того случая в Варшаве всё чаще слышишь об этом пане. Не продолжайте, пан Юлиуш, — она приблизилась к, Калодонту и умоляюще положила ладонь на его руку, — я действительно больше ничего не хочу знать.

— Кроме того, — быстро и серьёзно подхватил Калодонт, — что вы, панна Марта, стали кем-то очень важным для…

— Именно этого я не хочу… не могу… не должная знать, — нервно перебила Марта; её серо-голубые глаза ловили взгляд Калодонта. — Тем более, — тихо добавила она, — что человек… которого… который… меня очень интересует, где-то бесследно исчез недели две назад. Правда, я тут ничего не понимаю… Но вчера вечером, как почти ежедневно в течение этих двух недель, меня ждали в темноте на улице Фраскати светлые горящие глаза. Глаза эти смотрят не враждебно, не грозно, а скорее печально и даже умоляюще… Однако они страшны, пан Юлиуш, страшны!

Марта закрыла лицо руками. Калодонт погладил её опущенную голову.

— Марта, — мягко отозвался он, — не будем больше об этом. Простите меня, это была ошибка с моей стороны. Только скажите, прошу вас: кто же исчез две недели назад?

Марта подняла голову, мысленно улыбаясь.

— После того, что я вам сейчас скажу, пан Калодонт, сможете ли вы остаться моим другом?

— Конечно же, — горячо заверил её Калодонт. — И постоянным и верным!

— Хорошо, я скажу. Уже две недели, как бесследно исчез доктор Витольд Гальский.

— Тот светловолосый врач скорой помощи?

— Да. — Несмотря на все старания Марты сохранять сдержанность, глаза её взволнованно блестели.

— Вот до чего дошло… — искренне огорчился Калодонт.

— Нет, — упрямо возразила Марта. — Я вела себя с ним не так, как нужно, и не могу даже извиниться, представить не могу, что с ним случилось. Я звонила пару раз в скорую помощь, но услышала только, что доктор Гальский не работает. А теперь ещё и это…

Она вынула из кармана куртки какую-то бумагу и протянула её Калодонту. Тот внимательно прочитал. Это была повестка: Марту Маевскую вызывали в суд в качестве свидетеля.

Калодонт задумался.

— По какому это может быть делу? — спросил он.

— Не знаю, — несколько растерянно ответила девушка.

Калодонт ещё раз взглянул на дату повестки.

— Я пойду с вами, панна Марта, — решительно заявил он. — Хотите?

— Очень, — обрадовалась Марта. — Я сама мечтала б крепкой мужской руке, на которую можно опереться во время трудного похода в суд.

2

Мехцинский остановился на углу Маршалковской. Здесь всё было перекопано и изрыто глубокими канавами с дощатыми мостиками и барьерами. Укладывали трубы парового отопления для будущих зданий. В сумраке краснели предупредительные знаки и горели лампы.

— Не ходи, Ганка, дальше, — сказал Мехцинский. — Зачем тебе прыгать через эти канавы? — улыбаясь добавил он.

— Я немного провожу тебя, — настаивала девушка. — До поезда ещё есть время.

— Нет, — решительно отрезал Мехцинский. — Здесь мы простимся.

— У тебя свои причуды, — улыбнулась Ганка с лёгкой обидой. У неё было хорошее простое лицо и добрые глаза.

— Ганя, — мягко ответил Мехцинский, — не ссорься со мной. Если я говорю «нет», значит, нет. У меня и без того хватает забот.

Они всматривались друг в друга, словно не виделись никогда: Мехцинский не мог оторвать взгляд от этого молодого свежего лица и ясных глаз; они были для него, словно спасительный борт лодки, за который цепляется отчаявшийся пловец. Прохожие, протискивающиеся в узком промежутке между канавами, время от времени толкали их, не скупясь на едкие замечания.

— Стоит, как на свадьбе! — буркнул кто-то позади Мехцинского.

— У вас, панна, что, ног нет? — спросила какая-то толстуха за спиной у Ганки.

Но Ганка и Мехцинский ничего не слышали.