Злой дух Ямбуя

Глаза Карарбаха с живым огоньком блуждали по взбитой земле. Старик наклонился, что-то ощупал. Молча машет рукою, зовет нас. И показывает на нож, сильным ударом воткнутый в ствол лиственницы.

Это открытие больше всего поразило нас. Продолжая борьбу с людоедом, Елизар сумел выхватить нож, но промахнулся, всадил его в сырой ствол дерева.

Я с трудом вырвал нож. На его тополевой, изящно изогнутой ручке, во всю длину лежала глубокая резная надпись: «Алёнка». И может быть, ещё долго, где-то далеко-далеко от Ямбуя, среди людской суеты, Алёнка будет считать дни, разгадывать приметы, ждать любимого парня из коварной тайги.

Так благодаря Карарбаху мы прочитали последнюю страницу жизни нашего мужественного Елизара. И мною всё больше и больше овладевает неодолимое желание рассчитаться с медведем.

Немного ниже, почти на тропе, мы нашли котелок, несомненно принадлежавший Елизару. В момент нападения медведя он был отброшен далеко вперед.

Случайно ли то, что все погибшие геодезисты были с котелками? Нет ли между ними и нападением людоеда какой-то связи?..

Через полчаса мы без приключений добрались до своих, расположившихся на голом мыске. Тут они решили устроить братскую могилу погибших товарищей. С мыска был виден весь Ямбуй, суровый, строгий, и южный край Алданского нагорья во всем своем печальном убранстве. Заморосил мелкий прохладный дождичек и точно дымкой окутал землю.

В неглубокой яме, вырытой у самого обрыва скалы, прикрытой полотнищем старенького брезента, лежал труп Елизара, чуточку сгорбленный, с откинутой назад правой рукой, как бы готовый нанести последний удар. У его изголовья — останки Петрика и Евтушенко.

Вспыхивает костёр. Дым уходит в серое безмолвное небо. От земли поднимался запах зелёной хвои и душистого рододендрона. На снежные вершины Станового упали тени застывших в небе облаков. Они казались траурными, чёрными знаменами, приспущенными над свежей могилой. С болота донесся крик чайки; он звучал в воздухе материнским плачем.

На обелиске, вытесанном из толстенной лиственницы, сделали скромную надпись: «Здесь похоронены геодезисты: Е. ПЕТРИК, С. ЕВТУШЕНКО, Е. БЫКОВ, отдавшие свою жизнь за карту Родины».

Настала последняя минута прощания. С золотистых листьев молодой осины, как слёзы, падают на свежий холмик капли дождя. Все молча стоим, склонив головы...

Мы ушли от могилы, когда уже не было дождя. Ушли с чувством, что навсегда покидаем этот скалистый мыс. Время всё сотрет, исчезнет холмик, упадет обелиск, умрёт осинка, и ничто уже не напомнит историю трагической гибели людей. Вечны только жизнь и смерть. Но пока жив человек, он не должен забывать эти оставленные в глуши тайги могилы.

Если когда-нибудь сюда, к подножью Ямбуя, придут люди — туристы, геологи или случайно забредёт охотник, преследуя зверя,— взойдите на мыс, он хорошо виден с озёр, положите на его вершину, где похоронены землепроходцы, зелёную веточку в знак того, что мы, живущие, помним о них.

Спускаемся к озеру. В вечерних сумерках оно кажется огромным, слившимся с беспредельностью. Озеро отделено от мыса неширокой полоской пожелтевшей осоки. Ничто не тревожит его свинцовый лик.

Я сбрасываю с плеч котомку, нагибаюсь к воде умыться. Она настолько прозрачна, что, кажется, глядя в нее, можно увидеть грядущее...

Подошли остальные и тоже стали умываться.

Солнце уже коснулось вершин сухостойного леса и, утопая в нём, опалило огнём всю равнину, до самого горизонта, весь Ямбуй и скопище лохматых облаков, только что прикорнувших на груди Станового. Всё преобразилось, расцвеченное нежнейшими красками позднего заката.

Налетел ветерок, прошумел по осоке, всколыхнул озерную гладь и стих. Живые светлячки мигали у кромки воды.

Ещё полчаса, и землю обнял густой, тяжелый вечерний мрак. Идем, с трудом нащупывая ногами звериную тропку. Она ведет нас сквозь заросли кустарника, по мшистому болоту к далекому огоньку.

Иду последним. Загря еле плетётся по следу, болезненно припадая на задние ноги. Путь кажется бесконечным, ничего не обещающим. Не хочется думать о завтрашнем дне, о людоеде, о горячей лепешке на таборе у костра... Уснуть бы, только уснуть!..

И вдруг мне показалось, что одинокий огонек, пробивший теплом мрак наступившей ночи, мигает у родного очага. С каким наслаждением я сейчас появился бы там и у знакомого порога сбросил с плеч таежные невзгоды, мучительные дни неудач и километры, разделяющие меня с домом!

Ветерок бьёт прохладой в лицо, набрасывает запах жилья, оленей, затухших дымокуров.

Мы прибавляем шаг.

Карарбах уже зашлёпал ногами по воде. Впереди, сквозь темноту, показалась знакомая ширь болота. Из ночного леса наплыл лай собачонки. Прорезались силуэты палаток, освещенные бивачным костром, показались люди в настороженных позах. Это были наши друзья эвенки.

—Что, убил амакана? — спросила меня Лангара, поднимаясь и отходя от костра.