Злой дух Ямбуя

— Кто его знает,- ответил он приглушенным голосом.- Сколько ни старайся, сколько ни делай людям добра, все им мало, так и норовят тебе напакостить!

— Это что, эвенки вас обижают?

— А то кто же!

— Вот уж не сказал бы, добрее не встречал людей.

— Это было когда-то,- энергично запротестовал председатель.- Теперь все грамотные. Пальца в рот не клади- враз откусят!

— Что-то вы путаете! Не знают они и малой доли людских пороков. Уж я-то насмотрелся на них за таежную жизнь.

— Кто его разберет. Может, это и не они кляузы в район пишут, а радист, — заколебался председатель и, не высказав своих мыслей, ушел в огород, принес пучок зеленого лука, несколько морковок.

На столе появился отварной картофель. Об этом мы могли только мечтать.

— Вы с устатка выпьете по маленькой? — И Айсан,не дожидаясь ответа, юркнул в избу, принес графин с водкой, рюмки.

У раскрытой калитки точно вырос из-под земли старик, длинный, худой, в эвенкийской поношенной одежонке, сшитой из самодельной лосины и загрубевшей от долгой носки. Он был крепок, в том возрасте, когда человек еще надеется на себя. Во всем его облике угадывался лесной кочевник.

Старик прикрыл за собою вход, робкими шагами подошел к веранде, ощупал ногою ступеньку, не торопясь,поднялся на нее. Дальше не пошел. Прислонившись плечом к стене и сложив на животе натруженные руки, он оглянулся. Его не удивило присутствие незнакомых людей. Лицо у старика бесцветное, сухое, как камень, исполосованное лиловыми рубцами, было спокойно. Казалось, ударь сейчас по хате гроза — и он не пошевелится.

Старик смотрел на председателя доверчивыми, совсем детскими глазами, не знавшими ни лукавства, ни лжи. В них он был весь и вся его, как видно, нелегкая жизнь.

Айсан делал вид, что не замечает старика, продолжал пить чай.

Эвенк молчал. Стоял неподвижно, древний и крепкий, как столетний дуб.

— Айсан, старик, видно, к вам пришел. Отпустите его или посадите за стол, нам неудобно перед ним.

Председатель нехотя повернулся к эвенку.

— Ты опять пришел, Куйки! Сказал, не ходи, не могу разрешить.

Старик то ли не понял председателя, то ли другого ответа и не ожидал, продолжал стоять неподвижно.

— Чего дедушка хочет? — поинтересовался Плоткин.

— Он пастух, живет при стаде, приехал проведать больрую дочь, просит разрешить отрезать у оленя, на котором приехал, кусочек рога.

— Зачем он ему?

— Оленьи рога летом мягкие, хрящеватые, для эвенка лакомство, а я ему говорю: пойди к завхозу, возьми свежего оленьего мяса, на что лучше! А он, вишь, уперся: разреши- и баста!

Старик вдруг выпрямился, весь вспыхнул, но в гневе, что ли, не мог разжать челюсти, промычал что-то непонятное, сошел на землю, еще раз глянул на председателя и поспешно скрылся за частоколом.

Всем стало неловко. Айсан громко фыркал, отпивая из стакана горячий чай.

С минуту молчали.

— Сколько у вас оленей?- полюбопытствовал я.

— За пять тысяч перевалило.

— Может, не следовало обижать старого человека?- осторожно посоветовал я.

— Оно конечно, рог ничего не стоит, но мы на правлении порешили запретить резать рога. Вот я и отказал. Постановление надо выполнять.

— Безусловно,- перебил я его.- Но в данном случае в виде исключения надо уважить пастуха. Он ведь в тайге еще живет по старинке, может не понять, почему не даете ему рог, если он ел его всю жизнь. С этим надо считаться.

— Тут только попусти вожжи, потом ничего не соберешь, а за все я в ответе.

Председатель дрожащей рукою разлил по рюмкам водку, подсунул поближе к нам картошку. Но тут распахнулась калитка, Куйки вел за руку Сакарды. Они оба поднялись на веранду. Старик поставил девочку перед собой и, показывая рукой на председателя, стал с жаром что-то объяснять ей и для убедительности энергично жестикулировать руками.

Сакарды повернулась к нам.

— Куйки говорит,что его больная дочь Уля много дней ничего не ела, теперь умирает, просит сварить ма-аленький кусочек рога.- Девочка показывает край пальца.- Дедушка хочет это сделать, у эвенков нет закона отказывать умирающему. В его стаде много оленей, но он не может отрезать рог без твоего согласия даже для умирающей дочери.-Тут ее голос падает,дрожит.- Пожалуйста, Айсан, разреши! Пусть отрежет!…

— Скажи ему, что я не могу сам отменить постановление правления. Вечером соберу людей и решим.

— Нет! — перебивает его Сакарды, машет ручонками, говорит торопливо.- Это долго ждать, а Уля умирает!… Разреши маленький кусочек!…

Куйки опускает голову, ждет, когда Сакарды переведет слова председателя, еще на что-то надеется, но девочка молчит, не смотрит ему в глаза, ей неловко за всех нас.

На веранде гробовая тишина. Только комар пел печально и долго.

Порыжели конусы чумов, на лиственницах вспыхнули алые пятна. Дым вечерних костров, лай собак, крик детей уходили в безмятежное небо.