Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют…

В полетном состоянии надо думать исключительно о бабах, которых поимел. Смаковать малейшие подробности – от загрубевшего соска до упругого клитора. Пофазно разбирать сношения. Анализировать этапы совокуплений. Думать только о бабах, и не в коем случае не о любви, особенно неразделенной, только о бабах…

Банан.

Нет, хорошо, что фотоаппарат не передает в Кремль мои трусовато-панические мысли.

Банан.

Мигнуло аварийное освещение.

Банан.

Самолет накренился.

Потемневшие скукожившиеся шкурки дружно и повально дублировали каждый лайнерный маневр.

Смена эшелона.

Банан.

Грозовой фронт.

Банан.

Сильный боковой ветер.

Я съел последний банан.

Самолет пробивался через ночь к рассвету.

Я посмотрел на часы и перевел стрелки на пять часов вперед.

Жизнь укоротилась на триста минут.

Часть третья Утреннее внедрение

Глава 1 Умеющий шагать

Аэропорт я покинул не совсем обычным способом.

Экспедитор провел меня через технический лабиринт к бетонному забору, вернее, к замаскированной досками узкой дырине.

Не прощаясь и не сказав даже спасибо за спасительные бананы, я протиснулся в дыру.

За мной сомкнулись доски.

Не знаю, успел ли фотоаппарат просигнализировать в Кремль о нарушении всех правил аэропортовской бдительности…

По крайней мере, я не тратил кадры на провинциальную ограду с избытком колючей проволоки, но с вполне комфортной прорехой.

Кажется, что-то прошлось по левой брючине…

Но было не до экипировочных потерь.

Прямо за дырой в заборе меня ждал неприметный кисло-молочный фургон, той же марки, что и столичный.

Водила оказался таким же молчаливым, как и его московский коллега.

Фургон, преодолевая тряскость грунтовки, выбрался на асфальтированную трассу и помчался в сторону флагмана продуктовой безопасности.

Значит, прибудем в район Садограда, и я вылезу еще до моста, чтобы пообмяться в лесу и принять натуральный вид метеоритного поисковика.

Молчали всю дорогу.

При двойном обгоне.

При дурацком маневре колесного трактора.

При крутых поворотах.

При ожидании на железнодорожном переезде.

Молчали.

Даже когда прибыли в нужную точку.

Даже когда освобождали мочевые пузыри.

Водила – у переднего бампера.

Я – у заднего.

Северо-западный ветер срывал начинавшую потихоньку желтеть листву.

Кроны обменивались шифрованными мнениями о предстоящей слякотной осени и морозной зиме, а может быть, – о кремлевской операции «Ступор».

Я застегнул ширинку.

Нет, скорей всего, делились впечатлениями о прошедшем лете.

Водила, опередивший меня в застегивании ширинки, вытащил откуда-то пакет с сухим пайком.

– Хорошо-то как на природе…

Я постарался изобразить тонко чувствующего лирика.

Из сумеречной чащи, цинично ухая, ответил филин, безответственно занесенный в Красную книгу.

– Прогуляться этак километров пятьдесят по смешанной хвойно-березовой дремучести для бодрости…

Филин издевательски передразнил.

Водила молча сунул мне пакет и отправился в кабину.

Я поправил фотоаппарат, чтобы щелкнуть расставание, обошедшееся без сантиментов и фальшивых слов.

– Извини, друже, ты в каком звании будешь?

Но шофер сделал вид, что не услышал вопроса, хлопнув дверцей, резко сдал назад и стремительно умчался в обратном направлении.

Лишь закатные лучи отразились в обзорных зеркалах.

– Ну что ж, провинциальные кадры растут, – сказал я всесильному фотоаппарату. – Про садоградские чудеса – ни гу-гу. О Поваре – тоже. Парень вполне заслуживает очередных звездочек, скажем, штуки четыре.

Так как фотоаппарат не ответил, я приободрил сознание, напряг подсознание, скорректировал надсознание.

Чуточку прозрачный шеф явился под вопли филина.

– Просили передать: если ты сумеешь нарыть хоть что-то серьезное по гигантскому Повару – представят к ордену.

– Лучше внеочередной отпуск в Антарктиду. Отдохну наедине с пингвинами.

– Ну, а если решишь задачку про однобокую беременность…

– Получишь Героя России, – закончил я фразу

– Угу! – глумливо подтвердил неугомонный филин.

Не сказав больше ничего ободряющего, шеф обратился в клок мрачного тумана.

Видно, на таком гигантском расстоянии даже генеральские призраки устают.

– Угу!

Я подхватил с земли увесистый сук и швырнул в чащобу.

Филин заткнулся.

Я начал проверку сухого пайка.

Горький шоколад – три плитки, литровая бутылка минеральной воды, пара яблок и банка моей любимой сгущенки.

С шоколадом, минералкой и сгущенкой – козырный расклад, а вот с яблоками…

Впрочем, откуда было знать водиле, что у меня на этот райский фрукт, поспособствовавший библейскому грехопадению, образовалась устойчивая идиосинкразия, которую я скрывал не менее тщательно, чем единственный свой провал, который так и не вылез наружу благодаря трагическому стечению обстоятельств и прихоти судьбы.

Закат был напрочь испоганен кучевой облачностью.

Я направился тренированным шагом бывалого искателя небесных камней туда, где вновь прогугукал филин.

Пройдя километра полтора, я зашвырнул яблоки подальше: одно на север, другое – на юг, а сам двинулся на восток.

Вспоминать о яблочном позоре не хотелось, но тот кирпичный забор с шипами упорно проглядывал сквозь реальный мрак забытья.