«Злой гений» Порт-Артура (СИ)

— Опоздал я, тут и гадать нечего, броненосец «Петропавловск» давно на морском дне с адмиралом Макаровым. На дворе конец апреля или начало мая по старому стилю, все же тринадцать дней разница. Летом давно пахнет на дворе, Квантун, здесь тепло рано приходит.

Пробормотав себе под нос, человек провел ладонью по лицу — пальцы уткнулись в окладистую бородку, которую он никогда не носил в своей прошлой жизни. Взяв со стола в руки небольшое зеркало в подставке, пристально всмотрелся в новое для себя лицо.

Подытожил коротко:

— Не красавец, но молодость все искупает.

Странно было бы услышать такие слова от 62-х летнего мужчины, по меркам начала ХХ века старика. Но вся штука в том, что если брать от его настоящего возраста, перевалившего за столетие, то в сравнении с нынешним днем наступила юность.

Посмотрев еще немного в зеркало, подвел черту:

— А вполне даже ничего себе — упертый дядька, мой реципиент, злой на язык генерал-лейтенант Фок, резкий как понос, и вроде здоровье еще в тонусе. А на седину в бороде наплевать, она ребру не помеха. С прибытием тебя, Александр Викторович, в полного тезку попал, как и рассчитывали «головастики», теперь не прогадать только, и успеть вовремя «закладки» сделать. Хотя, если здесь «параллель», то они не нужны — а в лаборатории и так поймут по моей тушке, что эксперимент прошел успешно. Так, а каковы кондиции моего нового тела я сейчас узнаю.

Старик несколько раз присел, держась двумя руками за столешницу — коленные суставы не захрустели, что его изрядно обрадовало. Сделал несколько наклонов, в последнем коснулся пальцами дощатого пола. Покрутил руками в воздухе, наскоро тестируя доставшееся ему тело — результаты более чем удовлетворительные, обрадовали несказанно. Ведь приятно ощутить себя здоровым, когда можешь ходить, наклоняться, и организм полон жизненных сил. И главное — ничего не ноет, и нет чувства горестного бессилия, когда ты прекрасно понимаешь, что просто доживаешь оставшиеся дни, терзаемый ежедневной болью.

— Я вижу, уже проснулся ваше превосходительство. Умыться принес, утро ноне хорошее, жарко токмо.

Дверь в комнату открылась, и зашел подтянутый, еще не старый мужчина лет пятидесяти, в летней солдатской рубахе. На плечах малиновые погоны с одиноким ефрейторским басоном, который, по его солидному возрасту и носить то не положено. Ладно — будь он унтер-офицером сверхсрочной службы, или фельдфебелем, пусть даже подпрапорщиком — ведь война началась. Но чтобы оставаться на долгие годы ефрейтором?!

Однако денщик начальника дивизии имеет особый статус, тем более на груди отсвечивали благородным серебром георгиевский крест с медалью, полученные им за бои с турками на Дунае. Тогда Кузьмич служил в роте 53-го Волынского пехотного полка, которой командовал известный своей храбростью капитан Фок, ставший одним из первых георгиевских кавалеров на той, уже давно минувшей и полузабытой многими войне.

— Какой нынче день?

Александр Викторович прикрыл глаза, и немного скривился, приняв на мозг огромный пласт информации — память реципиента оказалась в его полном распоряжении. Как ни странно, он этим невинным вопросом решил ее просто проверить.

— Осьмнадцатое число, Александр Викторович, — совершенно спокойно отозвался денщик, которого Фок с 1877 года называл «Кузьмич» — выпало тому носить одинаковые и фамилию, и отчество, да и с деревни Кузьмичево был призван за два года до войны с турками.

Фок пробормотал под нос, приноравливаясь к речи, и стараясь, чтобы денщик его не расслышал:

— Хреново, что опоздал немного. Не судьба — зато время еще есть. Было хуже, если бы японцы уже выбили нас с перешейка. А так время еще в запасе имеется, и немало, надо только с разумением его использовать…

Александр Викторович мотнул головой — на погибшего адмирала Макарова, признаться честно, он не рассчитывал. Однако не расстроился — попасть на подобный случай было совершенно невероятным делом. «Разлет» по времени должен был пойти, как ему объяснили «товарищи ученые, доценты с кандидатами», с апреля по июнь 1904 года, причем данная возможность составляла на самом деле ничтожные доли процента.

И этот немыслимый шанс от судьбы он все-таки вырвал — недаром его всегда считали счастливчиком, настоящим «баловнем Фортуны», как бы выразились в это время. Один жребий из тысячи остаться в живых он всегда ухитрялся вытаскивать, и выживать там, где погибали сотни.