Тэхэ, привязанный к широкой лавке, смотрел в темноту, в которой потерялся закопченный потолок, — света факела едва хватало на то, чтобы разогнать по углам ночные тени.
«Если убьют, туда, под потолок, полетит моя душа, — подумал Тэхэ. — Измажусь в урусской саже, приду к Сульдэ грязный, как козел, скажет он, мол, сдох на лавке, не в бою, заставит меня ползать за его войском конных богатуров, собирать навоз».
Тэхэ вдруг остро захотелось жить. Воевода присел на край соседней лавки.
— Ну что, сотник, поведай-ка мне, что твои соплеменники супротив града замыслили? — произнес он.
— Так он и расскажет, — хмыкнул Семен, снимая со стены факел и наклоняя его к босым ногам пленника. — Дозволь, Федор Савельевич?
— Нет, пятка не надо! — взвизгнул Тэхэ. — Все так скажу!
Воевода поморщился.
— Погоди, Семен Василич. В Орде, что ль, зверства успел нахвататься? Вишь, полонянин сам все рассказать желает…
— Жалаим, жалаим, — бойко закивал Тэхэ, насколько позволяли ремни, стягивающие грудь и руки.
Без скрипа, без шелеста отворилась дверь гридни, в нее скользнула было тень в просторном халате и тут же двинулась обратно. Однако воевода успел обернуться.
— Погоди, мил-человек, не уходи, — сказал он. — Сделай милость, послушай, что полоненный ордынец говорить станет. Ты их лучше нашего знаешь, может, чего услышишь, что мимо наших ушей пролетит.
Так же беззвучно Ли притворил дверь и замер в углу, слившись в своем темном ночном одеянии со стеной помещения.
Быстро, словно боясь куда опоздать, заговорил сотник, нещадно коверкая непривычные для языка слова:
— Бату-хан Непобедимого Субэдэ-богатура брать город послал, сам на отдых встал. Войско две луны быстро ходил, устал сильно, воевал много. А тумен Субэдэ-богатура давно не воевал, все его охранял. Хан сказал, пусть теперь его тумен воевать будет, пока войско стоять будет.
— Тумен — это сколь всего народу-то? — спросил воевода.
— Сто сотен воинов.
Воевода нахмурился.
«Сто сотен воинов, — пронеслось в голове. — Супротив четырех сотен моих дружинников, да еще десяти аль пянадцати сот мужиков с рогатинами да вилами…»
— А машины для осады есть ли у Субэдэ-богатура? — спросил он хмуро.
— Есть, но малый. Большие Бату-хан строить не разрешил, сказал, что град ваш нужно быстро взять, за два дня. Большая машина как раз столько времени строить надо.
— Быстро взять, говоришь, — хмыкнул воевода. — То посмотрим еще, кто кого быстро возьмет…
— Дозволь спросить, Федор Савельич? — высунулся вперед Семен, недвусмысленно покачивая факелом.
— Спроси, — кивнул воевода.
Семен хищно прищурился, поднося факел поближе к лицу пленного, словно желая рассмотреть его получше. Рядом со щекой Тэхэ на лавку с шипением упала капля смолы..
— А остатнее войско крепко ли охраняется?
Еще немного — и усы Тэхэ затрещали бы от жара, но сейчас в его глазах удивления было больше, чем страха.
— Войско? Охраняется? Да кто смеет нападать на войско Бату-хана? У самого хан есть охранный тысяча кешиктенов, есть много разъезд разведки, есть сторожевой посты, но что это за войско, который надо охранять? Я не понимать тебя, урус. Стоянку Орды птица облетает за полет стрелы, шакал обегает за…
Семен с ненавистью пихнул пленного:
— Хорош, запел, ворона степная.
— Гей, Семен Василич, — возвысил голос воевода. — То ж человек, хоть и враг. Унижать пленного — себя унижать.
— Да плевать я на него хотел, — буркнул Семен, подходя к воеводе, и, наклонившись к его уху, понизил голос до едва слышного шепота. — Я вот что мыслю. А ежели тот Субэдэ-богатур у Козельска обломается, не вдарить ли нам опосля по самому хану Батыю? У него богатства награбленного, злата, серебра полны возы, а удара он не ждет. В степи ж как? Кто добычу отнял, того она и есть. Да и слава по всей Руси будет народу козельскому и его воеводе.
— Так то его еще обломать надо, — усмехнулся воевода.
— С нашими новыми другами да не обломаем?
Семен подмигнул Ли, все так же неподвижно стоящему в углу. Тот даже не пошевелился.
— Там видно будет, — сказал воевода и повернулся к последнему из чжурчженей. — А ты как думаешь? Сможет ли ихний Субэдэ с малыми машинами взять Козельск?
— Субэдэ никогда не знал поражений, — отозвался Ли. Его голос был ровным и спокойным, лишенным интонаций. — За это его и прозвали Непобедимым. Но никому не известны пути великого Дао. Потому никто не знает того, что случится завтра.
— Но ты слышал, что сказал этот человек? — Воевода кивнул на Тэхэ.
— Я слышал все, — так же невозмутимо ответил Ли. — Один мудрый человек сказал, что истинная правда похожа на ее отсутствие. Сегодня в этой комнате нет до конца искренних людей.
Воевода нахмурился. Сейчас он уже жалел, что оставил в комнате этого странного человека. Да, его громовой порошок, возможно, поможет при обороне. Но вот, похоже, спрашивать у него совета — дело гиблое. О чем-то своем толкует, а о чем — не понять. Медовухой его, что ли, кто-то угостил?..
— То есть ты что хочешь сказать? — спросил сбитый с толку воевода. — Что брешет ордынец?