Злой город

— Живой… кажись, — простонал Тюря, хватая ртом воздух. От удара у него перебило дыхание. Но это не помешало ему на карачках метнуться к тыну и, свесившись, просипеть:

— К нам! К нам давай!!!

Алмас уже лезла по стене. Ей оставалось совсем немного…

Рокот барабанов настиг ее, когда до смотровой площадки оставалось не более сажени. И кто знает, что ее остановило — залп железных пуль, выпущенный из аркебузов пришедшими в себя Желтозубыми или же вырванный из четырехпалого когтистого кулака пучок тонких детских волос…

Их взгляды встретились вновь — русского воина и древней валькирии. Но ее взгляд уже не принадлежал этому миру…

На острые колья, воткнутые в дно крепостного рва, алмас упала уже мертвой…

— Бей!!! — выдохнул-проревел воевода, как и все, потрясенный увиденным.

Словно того и ждали десятки русских луков, зло прозвенев тетивами, и не руками, а сердцами стрелков посылая смерть в смешавшуюся толпу степняков…

— Таку девку загубили, нехристи! — бормотал Тюря сквозь слезы, голыми руками, без перчаток натягивая тетиву самострела и не замечая кровавых порезов на пальцах. — Вот я вам ужо, ироды! Вот я вам! Попомните Тюрю!

Сторожа переглянулись. Егор показал глазами на окровавленную тетиву и коротко кивнул старшему.

— Давай, парень, — сурово сказал Кузьма, отодвигаясь и суя в руки Тюре деревянное ложе. — Отомсти за любу свою.

— Я?!

Чтобы гридень, да еще сторож проезжей башни дозволил холопу коснуться самострела!..

— Ты! Ныне перед ворогом мы все русские люди, что за землю свою грудью встали. Слыхал, что воевода сказал? Бей, говорю!

Больше Тюря себя упрашивать не заставил. Смахнул рукавом слезу, приник к ложу, и хоть не стрелял из такого оружия отродясь — с отчаянной силой надавил на скобу.

Хлопнула тетива — и два всадника, пробитых одним болтом, покатились с коней. Сердцем — им не только видеть можно…

Со стены тоже прозвучала короткая команда, брошенная последним из чжурчженей. Гигантская ложка, влекомая туго скрученными жгутами, набрала скорость и жестко ударилась о балку-ограничитель. Словно рой злых шмелей прожужжал над головами русских воинов — и врезался в самую гущу кипчакских лучников.

Основная масса железных шипов размером с кулак, состоящих из четырех смотрящих в разные стороны жал, прошлась по головам всадников. Сила удара русского камнемета была такова, что заточенные жала насквозь пробивали и усиленные железными бляхами шлемы, сработанные из толстых буйволовых шкур, и многослойную кожаную броню всадников. А внизу, под стеной, вновь стонали натягиваемые жгуты Игнатового камнемета, и снова, и снова метали в ордынцев оперенную смерть русские луки и самострелы.

Кипчаки, визжа, попытались восстановить «карусель» — но куда там! Кони спотыкались о трупы, падали, топча и сминая всадников — даже если те успевали соскочить с падающего коня, их тут же сбивали с ног и затаптывали другие.

А в воздух уже взметнулся новый смертоносный рой…

— Отступление, — бросил Субэдэ барабанщику, поворачивая коня. Алмас стоила всех кипчаков вместе взятых. Но даже лишившись превосходного меча, сломавшегося в самый неподходящий момент, не стоит разбрасываться тем оружием, которое осталось. Кипчаки были мечом, по которому настоящий воин сожалеет недолго…

…Воевода вложил в колчан последнюю неизрасходованную стрелу и отстегнул от шлема металлическую защитную маску.

— Все, — устало сказал он. — Больше не сунутся. Все поле шипами усыпано.

— Это так, — кивнул стоящий неподалеку Ли. — Но это только сегодня. Ночью хашар соберет шипы, а завтра все начнется сначала.

— Кто соберет? — не понял воевода.

— Хашар. Так они называют пленных. Притом неважно кто это — воины, мирные жители, женщины, старики, дети. Это даже не боол — рабы, которые имеют хоть какую-то ценность. Хашар — это только мясо, которое стоит гораздо дешевле лошадиного. Ослушавшихся просто убивают на месте.

Воевода вперил в Ли тяжелый взгляд. В его глазах, посеченных красной паутиной от недосыпа и перенапряжения, было недоверие.

— Правду ли молвишь, купеи иноземный? Люди так не воюют.

Во взгляде последнего из чжурчженей не было ничего. В который раз уже мелькнуло в голове воеводы — а живой ли человек перед ним. Рука сама дернулась кверху — перекреститься, но остановилась на полпути и лишь легла на рукоять меча.

— Люди, может, и не воюют, — бесцветным голосом произнес Ли. — А ты уверен, воевода, что это люди, а не смертные демоны с куском мрака вместо души? Я — нет. Хорошо только, что у них мало хашара — это значит, что им самим уже не хватает еды. Они уже убили детей и самых слабых. Сейчас у них остались только взрослые и сильные пленники, которых они пошлют на штурм впереди своих воинов.

Воевода отрицательно покачал головой.

— В своих мы стрелять не станем.

— Мудро, — сказал Ли. — Но тогда твои воины скоро сами станут хашаром. Хотя нет. И тебя, и твоих воинов, а также их жен и детей ждет смерть — ведь вы посмели сопротивляться. Те, кто стал хашаром, не сопротивлялись.

— То их выбор.