Злой мальчик

Казалось бы, мир в огне, пора писать завещание, и ровно поэтому у меня просьба к тем, кто выживет. Передайте ее российским операторам. Скажите, что был такой Валерий Печейкин, который перед смертью очень просил вас – в фильмах будущего, пожалуйста, никогда, слышите, никогда не используйте квадрокоптеры. Они, понимаете, как обезболивающее. На них должно быть написано: «Вертикальный взлет на квадрокоптере лечит симптомы, но не причину болезни». Болезнь – это ебучее провинциальное российское кино. Ebuchis provincialis, так на латыни. Когда через пять лет какие-нибудь кинематографисты соберутся, чтобы сделать игровуху про коронавирус, я уже знаю, я уже вижу, там есть такая сцена: идет хуй знает какой персонаж, которого мы не видели до, не видели после, падает и умирает, не дотянувшись до аппарата ИВЛ. Камера показывает его сверху и… в-з-л-е-т-а-е-т. Взлета-а-а-а-а-ет. Вот так, сука, не надо! Не надо так, умоляю!

Да, хочется красоты, да, хочется быть крутыми, а не грустными русскими. Мне самому хочется. Но все это гомеопатия, понимаете. Кино-плацебо. Так нельзя. Каждый раз, когда в России оператор снимает такое, в раю облака скрывают солнце над двумя французами – Луи и Огюстом Люмьер.

Я увидел ровно такую сцену в новом российском сериале, который вы смотрите дома, как герой «Заводного апельсина», которому не дают закрыть глаза – потому что надо хвалить друзей и надеяться, что после эпидемии они подкинут вам работы. Я все понимаю, всем нужны деньги… Давайте так: лучше упадите в начале серии с неба в комнату героя. Но не взлетайте, умоляю, над погибшими. Я уже молчу, что нельзя включать грустную музыку в этот момент… Но это уже другой разговор, мы продолжим его на небесах.

Женщина из Воронежа

У российских киноредакторов есть один прием. Его нужно объявить запрещенным. Но он, сука, действует. Как удар по яйцам. Как – хуяк.

Вас спрашивают: «Валерий, а чем ваша история может быть интересна женщине из Воронежа?» И ты такой: «Ну… Это история о, кхм, жизни и… смерти. И… о том, что все мы пытаемся понять, куда несется этот холодный камень под названием Земля. А также о гетеросексуальном флирте. Вот». Редактор улыбается, ковыряя ноготок, и спрашивает: «И на ваш взгляд, это интересно простой женщине из Воронежа?»

И это конец. Все.

Потому что дальше нужно как-то разрешить аристотелевский силлогизм. Ты знаешь женщину из Воронежа? Нет. А редактор знает? Да. У редактора есть какая-то таинственная связь с этой женщиной. В каждый момент времени он может с ней связаться, а ты – нет.

И вот эта женщина из Воронежа держит в кладовке Тарковского. Она как Мизери у Стивена Кинга: связала, приковала, кормит. И убьет, если нужно. Я не знаю, как ее зовут, эту женщину, но я вижу ее огромные глаза. Они, как два шара со снегом, который падает на маленький Воронеж… Там всегда хмурое небо. Там нет солнца. Поэтому женщина хочет чего-то светлого и легкого.

Эта женщина определяет российское кино гораздо больше, чем минкульт, Любимова-Мединский-Михалков, чем мы с вами. У нее под кухонным столом, где она целый день крутит пельмени, стоит пипл-метр. И она жмякает по нему рваным тапком: нравится, не нравится. Мы ей не нравимся. Потому что в истории должен быть свет, как в пельмене – мясцо.

«Офицер и шпион»

В конце «Офицера и шпиона» Полански есть великая сцена. В ней Жорж Пикар делает предложение своей любовнице Полине Монье. Они стоят посреди аллеи, обернувшись друг к другу. Послушайте их диалог:

– Ты выйдешь за меня?

– Нет.

– Серьезно. Отказываешь?

– Ты не из тех, кто женится, Жорж. И, как оказалось, я тоже. Не будем ничего менять.

Она отворачивается, идет по аллее дальше и говорит:

– Регистрируйся с промокодом двадцать пять виннер. Получи эксклюзивный бонус от надежного букмекера бетвиннер.

После этого Жорж берет Полину под руку, и они идут дальше. Вероятно, получать бонус.

Великая сцена.

«Джокер»

В «Джокере» есть одна фраза, которая объясняет все. «Какое ужасное старое здание», – говорит дочка Софи, соседки Артура Флека. В этот момент они едут в лифте. И этот лифт тоже, разумеется, метафора – он социальный. Каждый день он возвращает героя на прежний этаж общественного здания. Иногда он застревает и в нем мигает свет. И с этим ничего не поделаешь: здание-то старое.

Весь «Джокер» – это падение лифта в глубокую мировую шахту. Как известно, если хотите выжить в падающем лифте, нужно прыгать на полу – тогда есть шанс. Поэтому Артур Флек танцует, как по легенде шотландский разбойник Макферсон танцевал, отправляясь на виселицу.

В этом социальном здании не работает ничего. Кроме виселицы. И пистолета. И ножниц в заднем кармане. Социальные службы не работают, рабочий коллектив делает хуже, белые яппи – уроды, семья – вранье, религия – ее просто нет (бога тоже). Есть только один хороший человек – карлик, который не достает до дверной цепочки. И еще Чарли Чаплин.