И все же, если взять средний срок, то положение обычных англичан и англичанок, переживших Черную смерть, значительно улучшилось. Помещики и другие работодатели бились за работников, и это ослабляло усилия правительства по регулированию заработной платы. Растущая монетизация английской экономики и переход к фиксированным ставкам годовой арендной платы начали разрушать феодальную связь между землевладением и крепостным правом. После Черной смерти среди тех, кто трудился на земле, возросла доля свободных людей – тех фермеров-йоменов, которым предстояло стать хребтом общественного строя доиндустриальной Англии. Производство зерна сместилось в сторону пшеницы и ячменя, а еще заметно увеличилось значение животноводства, требовавшего меньше труда, чем производство растениеводческой продукции. Потребление эля на душу населения после эпидемии достигло заоблачных вершин, и его стали варить в основном в крупных пивоварнях, продуктивность которых со временем только возрастала. Стали изготавливать больше товаров из шерсти и кожи. Многие переехали из сельской местности в города: бывшие крепостные искали работу на производстве, а незамужние девушки устраивались прислугой в дома. Кроме того, мы видим, как по прошествии эпидемии на северо-западе Европы возникает характерная модель супружества: поздний первый брак, более низкая рождаемость. Увеличилась и доля незамужних женщин. Подобное происходило также в исторических Нидерландах и резко контрастировало с тенденциями в Южной и Восточной Европе, где феодализм после Черной смерти только усилился и крепостное право, если и не де-юре, то де-факто, просуществовало еще пять столетий.
В Англии Черная смерть имела еще одно удивительное последствие: она не ослабила, а укрепила английское государство. Столкнувшись с хронической нехваткой продовольствия и рабочей силы, верховная власть в 1351 году ввела регулирование цен и заработной платы. Доход от ренты за пользование королевскими землями сильно сократился, но корона восполнила потери, подняв налоговое бремя на душу населения, – оно утроилось по сравнению с началом 1340-х годов. В то же время Статут о рабочих 1351 года обязал трудиться любого, кто пригоден к работе, и наложил новые формы наказания (например, позорные столбы и колодки) за «бродяжничество» – не столько ради поддержания порядка, сколько ради того, чтобы понизить трудовую мобильность[443]
. Все эти меры, вместе взятые, оказались перебором – и привели в 1381 году к крестьянскому восстанию Уота Тайлера, причем за оружие взялись не только крестьяне, но и горожане и купцы. Однако главной мишенью восставших была не королевская власть в лице Ричарда II, а занимавшие промежуточное положение феодальные и церковные суды, куда входили местные лорды и духовные лица; судебные записи часто отбирались и уничтожались. По словам Бейли, то была «чистка конюшен, а не революционное разрушение системы» – так проявлялась «трогательная вера низших классов в королевскую справедливость»[444]. Как и большинство средневековых бунтов, восстание Уота Тайлера окончилось провалом. Кембриджский статут 1388 года предполагал еще большие ограничения на мобильность и свободную деятельность основной части крестьянства[445]. С другой стороны, в английских правовых нормах произошли значимые изменения. Статут о рабочих провозглашал создание института мировых судей – местных магистратов, которым предстояло выполнять свою роль до реформ 1970-х годов. Общее право крестьянства, пусть и сдерживающее по своей сути, способствовало развитию идеи приоритета письменного документа, устанавливало важность законных доказательств, становилось источником норм надлежащих правовых процедур, а также уменьшало произвол лордов, предоставляя крестьянам намного более серьезную правовую защиту[446].