Зловещие истории (сборник)

Перед мысленным взором Сабируса пронеслась его юность… Несчастного охватила паника, по телу будто разлили отраву. Однажды он уже испытал подобные ощущения, когда впервые увидел Лунарию и получил от нее отказ.

Наконец красавица встала и строго спросила:

— Ты что, передумал убивать меня, мой господин?

Чародей взглянул на нее. Лунария была страшно напугана. Сабирус смотрел на нее с новым, непривычным, учтивым безразличием. Красавица сжалась, словно ее ударили. То, чего Сабирус не смог достичь угрозами, он добился безразличием.

— Я ошибался… Я не увидел за деревьями леса, — пробормотал он.

— Нет, подожди! — воскликнула Лунария, когда Сабирус направился к двери террасы.

Там, в темно-красной полутьме, смутно маячило зеленое пятно — медный дракон.

— Что?.. Можешь больше не ждать меня…

Сабирус забрал флакон. Сапфир сверкнул и исчез в темноте, исчез вместе с чародеем.

Дракон с медным шуршанием поднялся в небо. Лунария, стоя на балконе, наблюдала, как улетает ее возлюбленный.

ГДЕ-ТО ВНУТРИ ПОЛОГО холма ревел лев. Зверь, седьмое Устройство, созданный и выпущенный Сабирусом после его возвращения, был сделан из светлого сплава золота и серебра. Он рычал и ревел в недрах холма, изображая ужасного стража на тот случай, если в покоях чародея появится нежелательный гость. Сабирус и в самом деле не хотел никого видеть. Спустившись в свою подземную обитель, он закрыл и запечатал вход в холм с помощью восьмого Устройства. Каменный павильон изменился — теперь он превратился в единый монолит. Постоянный неослабевающий рев льва должен был отпугнуть незваных гостей.

Сабирус сидел в мрачной зале на кварцевом кресле. Огонь в очаге больше не горел. Лишь одна лампа на бронзовом треножнике освещала флакон из синего хрусталя, стоявший на маленьком столике. Пробка лежала тут же, рядом с узким фиалом, наполненным прозрачной жидкостью.

Чародей взял фиал, вынул затычку и неторопливо осушил его. Вкус напитка напоминал смесь вина и сока алоэ. Это был самый смертоносный из шести самых известных на Земле ядов, но его называли «Нежность», потому что он убивал без боли, постепенно, незаметно и приятно.

Полностью расслабившись в кресле, Сабирус взял пробку из розового опала и уставился на волшебный флакон. Он давно уже исчерпал все мирские удовольствия. Его разум устал исполнять прихоти тела. Не осталось ни одной горной вершины, которой бы Сабирус не мог достичь, сделав один шаг; не осталось ни одного океана, который бы он не мог осушить в одно мгновение. Не осталось ни одного учения, которого бы он не знал; и ни одной игры, в которую бы он не сыграл. Лишь одна Лунария могла развеять его скуку, вернуть к жизни откровенной усмешкой блудницы.

Сабирус не заметил, когда открылись ворота. Он чуть было не прошел мимо них. Сначала он искал подарок для Лунарии, потом задумал поймать ее в хрусталь, сделав своей собственностью и навсегда отказавшись от нее… Лунария — теперь он едва помнил ее.

Увлекшись мелочью, он не заметил главного. И только в последний момент осознал истину. Он устал от этого мира. А раз так, он должен найти иной, неизведанный мир. Мир, магию которого ему еще только предстоит познать, мир незнакомый и неисследованный, который невозможно представить, — мир, сокрытый внутри флакона.

Подобно теплому сну, «Нежность» завладела его телом. Приготовившись поймать его душу, синий флакон ждал. Возможно, внутри волшебного сосуда колдуна ожидал ад, а может быть, рай. Яд холодил кровь Сабируса, но она еще бежала по венам, вызывая непривычное волнение, которого он не чувствовал уже больше двух десятилетий.

Вот зазвонили серебряные часы. Это было девятое Устройство, возвестившее о часе смерти Великого Чародея. Сабирус почувствовал, что Смерть пришла за ним. Он подался чуть вперед, чтобы вовремя успеть заткнуть флакон пробкой из розового опала. Когда дыхание жизни покинуло его и душа скользнула в ловушку хрусталя, пробка выпала из пальцев чародея и запечатала ворота в волшебный мир.

Сабирус, для которого утомительным стало само существование — десятое Устройство, — сидел мертвый в кресле. А во флаконе…

ЛУНАРИЯ ВАЙМИАН В одиночестве поднялась на холм.

Внизу, у подножия холма, на холодном ветру, около золоченого паланкина, обуреваемые нехорошими предчувствиями, беспокойно топтались четверо слуг.

На Лунарии было черное платье, а светлые волосы покрывала темная вуаль. Она осмотрела спаянные в монолит камни, оставшиеся от павильона. Глаза ее горели злобой.

— Глупо бранить тебя за то, что ты меня использовал, — проговорила она. — Так делали многие. Глупо проклинать тебя, потому что ты защищен от моих проклятий, как, впрочем, и от моих соблазнов. Но как же я ненавижу тебя! Ненавижу за то, что люблю. Как возненавидела и полюбила с первого дня нашего знакомства. Я понимала, что есть лишь один способ удержать тебя, и чувствовала, что в конце концов потеряю тебя, несмотря на все ухищрения. И вот это свершилось.

Ветер сдувал с деревьев листья, словно желтые бумажки.