Уж и не знаю, что за женщина зашла с вами в мою палату: аферистка или привидение. Не спорю, она очень похожая на покойную. Да только у меня к вам будет очень большая просьба, никогда более не пропускать её в отделение.
– Хорошо. – как-то совсем уж легко согласился Сергей Михайлович. – Сейчас вы примите успокоительное и сможете нормально отдохнуть. Уж поверьте мне, сон лечит. И если не всё, то очень многое.
– Прошу вас: не верьте ей. – не унимался чересчур возбуждённый Василий Иванович, продолжая выкрикивать вслед уходящему из палаты врачу отрывистые фразы. – Она действительно погибла. Дом наш сгорел. А я, вот уж восемь лет, бездомный и никому не нужный привокзальный бич.
– Что это было? Что с ним? Я ничего не понимаю! – Людмила Петровна поджидала врача в коридоре, у дверей палаты. – Почему он так кричал?
– Не хотелось бы вас преждевременно огорчать. – озабоченно заговорил Сергей Михайлович. – Однако боюсь, что состояние вашего мужа не настолько радужное, как мы предполагали первоначально. Честно сказать: с подобным в своей практике я встречаюсь впервые. Возможно, у вашего супруга частичная потеря памяти. Представьте. С полной уверенностью он берётся утверждать, будто бы вы, Людмила Петровна, погибли девять лет назад, якобы, в автомобильной аварии.
– Доктор! – женщина оборвала врача на полуслове, так и не дав закончить начатую мысль. – А ведь авария, действительно была. Тогда, девять лет назад, в его «Москвич» врезался грузовик с пьяным водителем. Однако меня, в тот злополучный день в машине не было. С утра мы немного повздорили и Василий, психанув, отправился на «нарезку» дачных участков один. Два месяца он провёл в реанимации.
– И какие травмы, если не секрет, он тогда получил? – поинтересовался Сергей Михайлович. Вновь открывшиеся обстоятельства, его чрезвычайно заинтересовали.
– Сложный перелом ноги. Он ведь до сих пор хромает. Перелом двух рёбер и тяжёлое сотрясение. – не задумавшись, ответила женщина. Как сейчас она помнила те дни. Ведь, по сути, Людмила на равных с мужем переносила его страдания. Потому и отложились они так остро и ярко в её памяти.
– Очень хорошо, что вы вспомнили о тех событиях. Не берусь утверждать с абсолютной уверенностью, однако допускаю, что мы столкнулись со скрытыми последствиями того сотрясения, усугубившиеся новой травмой. Одно наложилось на другое и получилось нечто третье. Человеческий мозг, увы, до конца непознан.
Итак, для Людмилы Петровны (как впрочем, и для других родственников) вход в палату Василия Ивановича Угрюмова, был временно закрыт. Однако с данным пациентом в тот день (причём, дважды) удалось встретиться капитану милиции Орлову. Тому самому, что ещё утром сообщил жене пострадавшего о местонахождении последнего.
Первый раз, оперуполномоченный добился пятиминутного посещения сразу после ухода из отделения Людмилы Петровны.
Во время этого предварительного опроса, потерпевший вёл себя довольно уверенно: на вопросы отвечал чётко и почти не раздумывая. Вот только, в своих ответах он (как показалось тогда Орлову) нёс полнейшую чушь. К примеру, Угрюмов утверждал, будто сбил его электровоз, нёсшийся на полной скорости. Или, что живёт он где придётся и, как правило на вокзале. Основным своим занятиями, вместо работы на заводе, он почему-то назвал промысел пустой стеклотары, попрошайничество и бродяжничество. И вообще, по словам потерпевшего: нет у него ни дома, ни семьи. Кроме того, Угрюмов наотрез отказался писать заявление в милицию, ссылаясь на то, что сам во всём виноват: сам вышел на рельсы и сам же не заметил поезд, потому и претензий ни к кому не имел и не имеет.
По большому счёту, дело о нанесении тяжких телесных повреждений можно было закрывать и никогда более о нём не вспоминать. Однако Орлов был дотошным опером.
Дабы окончательно внести ясность в возникшие противоречия – ради формальности, а может для очищения собственной совести, капитан отправился на завод, где работал потерпевший. После чего, заскочил на вокзал и ещё раз навестил Людмилу Петровну.
Лишь к вечеру Орлов вновь объявился в нейрохирургии. В кабинете завотделением, куда прямиком направился Дмитрий, в аккурат, предметно обсуждался предварительный диагноз и возможные перспективы лечения, доставленного накануне пациента Угрюмого.
Как выяснилось позже, кроме главного и лечащего врачей в том консилиуме принимал участие и специалист из психиатрического отделения, специально приглашённый по данному, конкретному случаю.
С разрешения главврача капитан присел в сторонке и принялся молча слушать диспут медицинских «светил», одновременно пытаясь уловить полезные для себя сведения.
Оперу хватило и десяти минут, чтобы окончательно заблудиться в медицинской терминологии. После чего, он встал из своего укромного уголка.
– Уважаемые эскулапы! – предельно корректно обратился он к присутствующим. – В ваших мудрёных разговорах, я естественно ни черта не понимаю. Потому, позвольте мне на очень короткое время прервать вашу дискуссию и попросить вас: по-простому. Как говориться, на пальцах пояснить мне кое-какие факты.