Зловещие забавы славянского бога

Пока Громов задумавшись смотрел вдаль, его сигарета успела истлеть наполовину. А собственно в чём мог упрекнуть его армейский товарищ? Жил Юрий Александрович как все живут. Как обычный, среднестатистический обыватель. Как и положено: отслужил в армии, устроился на завод, женился. Двое детей, своя квартира. Куда не кинь, повсюду, ну, самая рядовая, рабочая биография. Да, и на предприятии, хоть и был он несколько обособлен от трудового коллектива, всё равно пользовался доверием и уважением. Даже учеников ему доверяли. Особо конечно, не выделялся, на рожон не лез, но и среди отстающих никогда не значился. Он всегда старался быть малозаметным и простым рабочим муравьём в бурлящем муравейнике завода.

Однако увидев во сне друга, какие-то непонятные, скорее тяжёлые мысли и воспоминания, в одночасье навалились на Громова. Возможно, Юрий Александрович вспомнил, что восемнадцать лет назад, Виктор, сражённый пулей нарушителей государственной границы и фактически скончавшийся на его руках, просил Юрия обязательно зайти к его матери и невесте. Рассказать им, как погиб их сын и жених. Что не струсил он в роковую минуту, ни смалодушничал. А так же о том, что ближе и роднее, этих дорогих ему женщин, у него никого и никогда не было.

Однако «гражданка» так закрутила Громова, что не до этих ему было скорбных визитов. А после, как-то всё само собой и подзабылось. Да и какой был смысл, спустя год или того более, приходить к чужим ему людям, и вновь бередить их, да и свою память не самыми приятными армейскими воспоминаниями…

Не вставая с табурета, Юрий Александрович открыл холодильник, достал с верхней полки запотевшую бутылку пива и прямо из горлышка, двумя глубокими глотками опорожнил её до дна. Обтерев мокрые губы, попытался раскурить уже потухшую сигарету. Но после нескольких «холостых» затяжек, бросил окурок в пепельницу. После чего, тяжело вздохнув, покинул кухню – перед грядущим рабочим днём, требовался нормальный отдых…

– Ты чего? – проснулась Лариса – супруга Громова, когда Юрий Александрович вернулся в спальню.

– Да так, ничего. Просто, перекурил. – залезая под лёгкое покрывало, шепотом ответил муж.

Около четырёх часов утра, сердце Громова внезапно остановилось.

* * *

Такого знойного и невыносимого лета не могли припомнить даже видавшие всякое местные старожилы. Ну, а данная ночь выдалась в это лето наиболее жаркой и предельно душной.

Мужчина, постояв какое-то время на безлюдном станционном перроне, вытер со лба испарину и, ковыляя на левую ногу, прошёл в помещение вокзала.

Выглядел тот мужичёк чрезвычайно скверно. Одет он был в разодранные, давно не стираные брюки и очень грязный, протёртый до дыр пиджачок, накинутый на голое тело. К этому нелицеприятному портрету, пожалуй, стоит добавить и видавшие виды сандалии, найденные на прошлой неделе в одном из мусорных баков; небритое лицо; воспалившиеся веки и то, что он не мылся в течение последних нескольких месяцев. Потому и источал вокруг себя невыносимый «аромат» мочи, помойки и блевотины. Подобное, антисоциальное явление, в народе именуется просто и лаконично БОМЖ.

Здесь следует заметить, что привокзальное отрепье в большинстве случаев ведёт весьма сплочённый и воинственный образ своего существования. «Вокзальные», в некотором роде, это особая (привилегированная, что ли) каста, среди прочего бездомного сброда. Чужаков, случайно просочившихся на их территорию, здесь не то, что не признают, а воспринимают как злейших врагов и встречают во все оружия. Ведь вокзал для нищебродов, это некий оазис на огромной карте города, очень удобное в «стратегическом» плане место. Зимой здесь всегда можно обогреться; переночевать и подкормиться в любое время суток. Тут всегда многолюдно, а значит, есть реальная возможность затеряться в толпе, выпросить милостыню и, в конце концов, собрать стеклотару, оставленную спешащими пассажирами.

Однако и здесь, на вокзале, как впрочем, и в любом ином месте, опустившиеся субъекты вынуждены соблюдать некие правила и совмещать, казалось бы, несовместимое. А именно: выживать в одиночку, используя любой сподручные способы (вплоть, до убийства себе подобных, ради сохранения собственной жизни) и одновременно, подчиняться законам стаи, в которой они, волею случая, обитают.

Первая гроза Бомжей – это, естественно, сотрудник милиции. Нет, куда-либо их не забирают, не садят в тюрьму за тунеядство или бродяжничество. Нищеброды для «ментов» – вообще, бесперспективны. Взять с них нечего, а вони, как от канализации. В лучшем случае, их прогоняют из служебных помещений; в худшем, вывозят в иной район, куда-нибудь на окраину. Бьют чем не попадя: ногами, дубинками или какой-нибудь арматурой, после чего, оставляют там же, зализывать раны. Через некоторое время попрошайки вновь возвращаются на привокзальную площадь – ведь здесь всегда тепло, сытно и уютно.

Вот и наш «герой», только что проследовавший в помещение вокзала, как и его «коллеги» по бродяжьему промыслу, живёт одним днём: случайным прикормом, либо единовременной подачкой.