Зловещий барьер. Ближайший родственник. Оса

— Пока все тихо. — Ригелианин настороженно огляделся. — Но если другие узнают, что я таскаю проволоку, то немедленно последуют моему примеру. Они разворуют ее на всякий случай, надеясь пронюхать, зачем она мне понадобилась, чтобы потом использовать таким же образом. За два года в тюрьме все мы стали отъявленными эгоистами. Каждый так и старается оттяпать у ближнего лишний кусок — неважно, настоящий или воображаемый. От этой собачьей жизни все худшее в нас вылезает на поверхность — как, впрочем, и лучшее.

— Понятно.

— Пары моточков никто не хватится, — продолжал собеседник. — Но если поднимется паника, проволока начнет исчезать в огромных количествах. И тогда не миновать жутких разборок. Я вовсе не хочу давать повод для повального шмона.

— То есть, ты хочешь сказать, что как раз сейчас твои товарищи не могут рисковать, подвергая себя тщательному обыску?

Ригелианин шарахнулся, как испуганный конь.

— Я тебе этого не говорил.

— Но я-то не хуже других знаю, сколько будет дважды два. — Лиминг ободряюще подмигнул собеседнику. — А еще я умею держать язык за зубами.

Он проводил взглядом проковылявшего прочь ригелианина. Потом обыскал двор в надежде найти еще какие-нибудь деревяшки, но безуспешно. Ну и ладно, не в них дело. В крайнем случае можно обойтись и так.

Послеобеденное время он посвятил упражнениям в языке и сумел сосредоточиться на учебе без всяких помех. В тюремной жизни есть одно, пожалуй единственное, преимущество: можно заняться самообразованием.

Когда дневной свет стал меркнуть и сквозь решетку засияли первые бледные звезды, он стал так дубасить ногой в дверь, что грохот разнесся по всему зданию.

Глава 8

Топот бегущих ног. Глазок открылся. За ним был все тот же Марсин.

— А, это ты, фаплап! — приветствовал его Лиминг. Он презрительно фыркнул. — Ты, конечно, уже натрепался. Наябедничал офицеру, чтобы выслужиться. — Он выпрямился, во весь рост. — Что ж, мне тебя жаль. Я бы сто раз предпочел оказаться в своей шкуре, чем в твоей.

— Тебе жаль? Меня? — Марсин всполошился. — Это еще почему?

— Потому что тебе несдобровать.

— Мне?

— Кому же еще? Не сразу, если тебе от этого легче. Сначала подождешь, помучаешься. А уж потом получишь сполна. Можешь, конечно, мне не верить. Поживем — увидим.

— Я только выполнял свой долг, — чуть ли не извиняясь, оправдывался Марсин.

— Это тебе зачтется, — утешил его Лиминг, — за все получишь по заслугам.

— Не понимаю, — заныл Марсин, нутром ощущая беду.

— Поймешь — не обрадуешься. И те вонючие фаплапы, которые лупили меня во дворе, — тоже. Можешь передать, что наказание для них уже отмерено.

— Я не должен с тобой разговаривать, — сказал Марсин, смутно сознавая, что чем дольше он стоит у глазка, тем прочнее к нему прилипает. — Мне пора идти.

— Ступай. Только мне кое-что нужно.

— Что?

— Мне нужен мой боцамагилви — та штука, которую забрал офицер.

— Ты ее не получишь без разрешения коменданта. А его нет и не будет до завтрашнего утра.

— А мне-то что. Мне он нужен сейчас.

— Сейчас нельзя.

— Ну и ладно. — Лиминг небрежно махнул рукой. — Сделаю еще один.

— Не положено, — крайне неуверенно напомнил ему Марсин.

— Ха-ха! — ответил Лиминг.

После того, как совсем стемнело, он вынул из-под скамьи проволоку и соорудил вторую штуковину — точную копию первой. Его дважды прерывали, но не застукали ни разу.

Закончив работу, он поставил скамью дыбом и влез на нее. Вынув из кармана недавно полученный моток проволоки, крепко привязал один конец к среднему пруту решетки, а сам моток подвесил за окном. Разведя слюной пыль, он старательно замазал блестящую поверхность проволочного кольца, так что заметить его можно было разве что уткнувшись в решетку носом. Потом соскользнул на пол и водворил скамью на место. Оконце располагалось так высоко, что нижняя часть решетки с пола была не видна.

Подойдя к двери, Лиминг прислушался и, выбрав подходящий момент, спросил:

— Ты меня слышишь?

Когда показался свет и глазок открылся, он нюхом почуял, что за дверью сгрудилась целая толпа охранников, а глаз в отверстии принадлежит вовсе не Марсину.

С головой уйдя в свое занятие, он принялся медленно и осторожно поворачивать петлю, одновременно вопрошая:

— Ты меня слышишь? Ты меня слышишь?

Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал голосу выражение нескрываемого восторга и воскликнул:

— Наконец-то явился! Ты уж лучше держись поблизости, чтобы можно было поговорить нормально и не вызывать тебя через спираль.

Потом замолчал, изобразив на лице такую мину, как будто внимательно слушает. Глаз в отверстии выпучился, затем исчез и тут же сменился другим.

— Договорились, — сказал Лиминг, устраиваясь поудобнее, как будто для задушевной беседы. — При первой же возможности я их тебе покажу, а уж ты делай с ними, что пожелаешь. Давай-ка перейдем на свой язык. А то вокруг слишком много любопытных. — Набрав побольше воздуха, он стремительно затараторил без всяких пауз: — Отверзлась ткань и в тот же миг растрескался зеркальный лик сбылось проклятье взвился крик владычицы…