— Нет, я больше не хочу туда возвращаться! — возразил Чик с беспокойством.
— Вы пойдете, — настаивал Мансар. — Ваша юная леди пошла на галерею, и я пообещал, что притащу вас обратно послушать наших болтунов.
Чик вытер свой вспотевший лоб.
— У меня сегодня страшно много дел…
— Идем, идем! — Мансар схватил его за руку, увлекая за собой.
Мансар подвел его к кожаной скамейке по правую руку от лорда–канцлера, и Чик (совершенно не подозревая этого) оказался в числе поддерживающих правительство.
Теперь, немного успокоившись, он имел возможность рассмотреть палату. Они находились в прекрасном зале с малинового цвета стенами и обильной позолотой. Люди, нанимавшие скамьи по обе стороны, в большинстве были пожилые и даже старцы. Внимание всех было сосредоточено на одном очень полном и высоком джентльмене, который стоял у стола, излагая точку зрения правительства на билль, бывший сегодня предметом обсуждения палаты.
Наконец он сел на место, и тогда встал другой. Чик обратил внимание на то, что, как бы сильно ни спорили эти люди между собой, они неизменно обращались друг к другу со словами «благородный лорд». Один или два раза фигура в парике, восседавшая на диване, — этот диван называется по традиции «мешком шерсти», — вмешивалась в прения, и тогда происходил особенно горячий обмен любезностями. Обращаясь к человеку, сидевшему на диване, все называли его «лорд–канцлер».
Чик взглянул наверх, на галерею, и поймал на себе взгляд Гвенды. Она улыбнулась ему .
Затем постепенно, сквозь словесный туман и вспышки изысканного красноречия, Чик начал понимать сам предмет обсуждения. Вопрос касался поправки к биллю о труде малолетних, повышавшему предел возраста, начиная с которого дети допускались к работе на фабриках. Вскоре Чик забыл свои собственные тревоги и неприятности и с напряженным вниманием прислушивался к дебатам, кивая головой в знак одобрения того или иного оратора или, наоборот, гневно тряся ею, когда какой–то весьма величественный джентльмен настаивал на том, что дети рабочих с гораздо большей пользой для себя и для государства могут работать на фабриках, чем тратить попусту свое время в школе, тщетно пытаясь приобрести бесполезные знания.
Затем наступила пауза. Последний оратор сел на место, и лорд–канцлер окинул взглядом правую и левую стороны палаты. Как раз в этот момент Чик решил выйти и поискать Гвенду. Он встал и тотчас почувствовал, что на него обращены глаза всех присутствующих.
— Лорд Пальборо… — произнес лорд–канцлер монотонно.
Чик быстро повернулся в его сторону.
— Да, сэр… то есть, милорд, — отозвался он.
— …имеет слово.
Чик в полном недоумении оглядел лордов и фигуру на диване.
— Вам нужно говорить! — прошептал Мансар.
Итак, каждый новый член палаты обязан произнести речь! Чик не знал, что, встав с места и дружески кивая головой лорду–канцлеру, он сам искал этой возможности.
— Собственно говоря, — начал Чик, — я собирался выйти…
— «К порядку!» — послышались голоса при этом вопиющем нарушении парламентских правил.
— Но, — продолжал Чик, нервно потирая свой подбородок, — я, в общем, вполне согласен с толстым джентльменом, сидящим там. — Он указал на представителя правительства, который докладывал по поводу билля.
— Благородный лорд имеет в виду помощника государственного секретаря, — поправил его лорд–канцлер.
— Очень вам благодарен, сэр… то есть, лорд–канцлер, — сказал Чик. — Я не знаю его имени, но я совершенно согласен с большей частью из того, что он говорил. Я уверен, что он джентльмен, имеющий собственных детей.
— Благородному лорду будет небезынтересно узнать, что я холост, — заявил улыбающийся статс–секретарь, поднимаясь с места.
— Вы меня удивляете, — ответил Чик серьезно, — но я уверяю вас, что все вами сказанное, — совершеннейшая правда!
Члены палаты лордов не смеялись, они уставились на него в молчании, а Чик, в блаженном неведении относительно множества нарушенных им условностей, заложив руки в карманы и повернувшись в сторону безмолвного лорда–канцлера, продолжал свою речь.
Он никогда раньше не выступал публично. Вначале речь его была сдержанной, выражения неуклюжи, но постепенно он забывал, что находится в высшей законодательной палате страны, — забыл все, кроме того, что какие–то самого заурядного вида джентльмены желают знать его мнение. Чик близко знал мрачных, полуголодных мальчиков, рано освоивших язык и манеры взрослых мужчин. Он играл и дрался с ними в детские годы. Он знал, что значит образование, и почему школьники говорят другим языком, чем эти дети, преждевременно брошенные в водоворот жизни, чтобы самим отстаивать себя и пополнять свои знания на улице. У него были свои твердые убеждения на этот счет…
«Разница между безграмотным чернорабочим и каким–нибудь искусным квалифицированным мастером заключается именно в тех двух годах, которые вы вычеркиваете из его школьного возраста». Эта сказанная им фраза стала впоследствии лозунгом сторонников обязательного образования.
— Вот и все, — закончил он смущенно и сел на место.