Зловещий доктор Фу Манчи. Возвращение доктора Фу Манчи

Нервы были настолько напряжены, что казалось, будто я обрел способность видеть в темноте. Надо было сделать один-единственный шаг навстречу неведомому, и, наконец, я его сделал. И — о чудо! — этого оказалось вполне достаточно, чтобы из состояния полного ужаса перейти к величайшему изумлению и непониманию того, кто я и где. Говорят, такое состояние посещает курильщика опиума, очнувшегося от наркотических грез. Протянув руки и схватив это белое видение, я обнаружил, что оно представляет собой вполне живое и теплое нечто. При ближайшем рассмотрении оно оказалось… белым павлином. Признаюсь, в первый момент, обнаружив это, я с огромным трудом сдержался, чтобы тут же не открутить ему голову. Право же, стоило ради такой находки спускаться среди ночи на самое дно этих грязных и опасных лондонских трущоб.

Однако же птицу надо было куда-то девать, и со своей находкой под мышкой, волоча ее метровый хвост по грязи, я направился к оставленной машине.

ГЛАВА XII И СНОВА ЭТИ ЧЕРНЫЕ ГЛАЗА

Странно, но эта домашняя птица в руках вовсе не вернула мне чувства реальности происходящего. Шофер, открыв мне дверь и увидев павлина, буквально лишился дара речи от изумления. У него было такое выражение лица, что я не мог не расхохотаться, хотя, честно говоря, мне было совсем не до смеха. Все-таки он довольно быстро пришел в себя, выскочил, открыл дверь в салон. И я, убедившись, что все окна плотно закрыты, запустил туда наше будущее великолепное жаркое.

— Бога ради, сэр… — начал было водитель.

— Правильно, — перебил я его, — именно Господь Бог по неизреченной благости своей послал нам за самоотверженные труды сегодняшней ночью роскошный обед. Кстати, вы умеете готовить павлина под нефшательским соусом?

Заметив, что еще немного — и парень свихнется окончательно, я решил переменить тон и заговорил как можно серьезнее:

— Ладно, шутки в сторону. Условимся так: если по истечении часа я не вернусь, отправляйтесь вместе с этим красавцем в участок речной полиции. Только смотрите, чтобы он от вас не убежал.

— Слушаюсь, сэр, — ответил шофер с некоторым замешательством в голосе. — Но я совершенно не понимаю, кому в окрестностях Лаймхауза понадобилось держать павлина?

— Не твоя забота, — осадил я парня, однако тут же подумал, что ведь и мне, довольно часто бывавшему в этих трущобах, прежде никогда не приходилось видеть павлинов. Согласитесь, проституткам, наркоманам, сутенерам, бандитам и содержателям всевозможных притонов как-то некогда заниматься разведением домашней птицы. Все их время занимают дела поважнее.

И тут у меня забрезжила неясная догадка, что павлин-то мне попался неспроста. Я поскорее вернулся к лестнице под аркой и, стоя наверху, стал внимательно изучать дом, к которому она спускалась. Сквозь мглу я как-то сумел разглядеть разбитые стекла на окнах, что свидетельствовало о его полной заброшенности. И лишь одно над самой аркой было как будто заклеено бумагой, намокший край которой стал понемногу отставать.

Однако, подумалось мне, куда же подевались детективы Скотланд-Ярда, которые, по идее, должны здесь торчать за каждым углом? Но, судя по всему, во всей округе не было ни одной полицейской души, иначе бы меня обязательно окликнули.

Ведомый своими все более крепнувшими подозрениями, я принялся спускаться по лестнице. Во мне крепла уверенность (и вскоре она получила блестящее подтверждение), что я нахожусь совсем близко от логова китайца. Спустившись ступеней на восемь, я оказался в самом темном месте под сводами арки. Тут-то все и произошло.

На голову мне с удивительной точностью набросили петлю, она мгновенно перетянула мне горло, и я только успел почувствовать дикую боль в основании черепа и осознать, что меня душат… Это было последнее, что зафиксировала угасавшая мысль.

Когда я снова вернулся в этот мир, первым ощущением было продолжающееся удушье. Я чувствовал, что мои налившиеся кровью глаза готовы лопнуть. Мелькнула мысль, что это лишь затянувшаяся агония. Невольно рука моя потянулась к горлу. Оно распухло и горело, но петли на нем уже не было. И тут сознание опять меня покинуло.

Второму «пробуждению» сопутствовало возвращение обоняния, и я остро ощутил едва заметный, но до боли знакомый восточный аромат. Это были ее духи… Они встряхнули меня лучше всякого тонизирующего, и, слабо вскрикнув, я сел на полу, который ходил подо мной, как палуба во время качки. Одна мысль сверлила: это ее, ее духи. А это может означать только одно. Она здесь. Здесь Карамани. Она была где-то совсем рядом, пока я, не знаю сколько времени, лежал без сознания.