Зловещий гость

— Саваоф Ганджатрак, — равнодушно-механический голос Авроры было слышно хорошо, несмотря на чавканье, бульканье и дребезжание, разносящееся отовсюду, — Ты еще существуешь. Приемлемо. Обсудим новые условия сотрудничества. Позже.

— Убей…, — еле слышно шипит огрызок старого кида, на что Аддамс-младшая не обращает никакого внимания. Сбросив жертву на пол, она начинает быстро творить магические жесты освободившейся рукой. Магия поднимает в воздух клочья мяса, уцелевшие реторты, порошковые взвеси. Всё это устремляется к Джону, обжигая культи, залепляя мясо мясом, закрывая его раны. Он надрывно воет, бессильно дёргаясь, а затем затихает, начиная скрежетать зубами.

«Саваоф Ганджатрак». Идиотское имя. Полностью кретинское. Уникально придурковатое. Известное каждому Должнику. Это же первый кид Кендры. Как я и подозревал!

Сука.

А остальные, державшиеся подальше, пока работают сферы, теперь блокированы силой Суматохи. Я с ней тут один на один. С пистолетом и старрхом. Прямо как когда-то в Хайкорте, когда меня все бросили ей на поживу.

Карус. Воспоминание о шкрассе, моем первом друге и товарище, вспыхивают в голове сверхновой. Она убила его. Разнесла в клочья одним движением руки. Почему я не вспоминал об этом, когда убивал её мать? Когда искал как подобраться к отцу? Почему забыл?

Неважно.

Ярость моментально освобождает меня полностью. От всего. Мысли, чувства, желания, рациональное мышление, твердящее, что я совершенно бессилен против этой чудовищной куклы, состоящей из рахитичного туловища, воткнутого в мужской таз, уверенно стоящей на полу. Хватит думать. Ты не за этим сюда пришёл.

Тело рвётся вперед само, по прямой. Молча, тихо. Я не стреляю из большой блестящей «девочки», даже не направляю её на это чудовище. Просто бегу. Шаг, второй, третий, она начинает оборачиваться. Еще один, еще, теперь прыжок. Невысокий, не на Суматоху. Мышцы ног вспыхивают огненной болью, когда перевожу своё тело в низкий, почти параллельный поверхности, полёт.

«Боевой режим».

Время растягивается прозрачным желанным киселем. Уродливая буквально в каждом своем проявлении тварь, оказавшаяся породившим меня богом, приближается неторопливо. Достаточно медленно, чтобы я, слегка подправив дуло просунутого под летящее тело пистолета, открыл огонь, выпуская в неё одну бронебойную пулю за другой. От пуль уже порядком изрешеченное девичье тело (его половина) довольно изящно уклоняется, откидываясь назад и одновременно поворачивая ко непострадавшее лицо. Краткая доля момента, когда мы встречаемся взглядами. Затем удар черного старрха.

Рубанул я им хорошо, коварно, хлестко. Не думая о том, что уже проиграл, не думая о тех, кто долбится в барьер с той стороны. Просто махнул огромным ножом, планируя в случае успеха сорвать верхнюю часть Суматохи с оккупированных ей ног. Выше, увы, не доставал.

Вспышка. Удар. Чувство полёта. Так и не понявший, был ли у моего удара результат, я улетаю в полураскрытую пасть лежащей на боку головы дракона. Импульс боли от ноги, затем от левой руки. Замедленное время «боевого режима» позволяет определить, что оцарапался о зубы, может быть, даже глубоко. Аврора вовсе не собирается оставлять меня своим вниманием, поэтому, позволив вляпаться в нечто мягкое и нестерпимо воняющее, вытаскивает меня из драконьей башки чем-то вроде телекинеза, полностью зафиксировав всё тело незримой силой. Пока она тащит меня к себе по воздуху, отключаю «боевой режим». Вместе с ним, как по мановению ока, пропадает и моя ярость. Остается только боль. Море разнообразных болевых ощущений от порезов, ожогов, залезшего под кожу стекла и разной пакости, попавшей мне в раны.

Неудача.

Режим? Наитие. Убьет так убьет, но, если вдруг нет, то у меня будет куда больше сил на еще одну попытку. Этот мой рывок, наверное, на радостный гогот всех сил, определяющих судьбу, был успешен — черный старрх торчит на пару сантиметров выше пупка Авроры Аддамс. Я умудрился почти перерубить её на две части. Снова.

Стоит ли говорить, что твердо стоящей на чужих ногах девушке находящийся в её пузе нож и неполная личная перерубленность чрезвычайно индифферентны? Ей плевать, совершенно и полностью! Ноги враскоряку, одна рука занята барьером, закрывающим вход, а всё остальное сосредоточено на мне! Худое вытянутое лицо с большими темными глазами, в которых когда-то плясало безумие, чрезвычайно знакомо и, одновременно с этим, полностью чуждо. Это не Суматоха. Это Бог-из-Машины. Ему не нужна мимика, эмоции и прочий бесполезный хлам короткоживущих. Он выше этого.

Но не выше любопытства.

— Зачем вы здесь? — меланхолично интересуется у меня бог, неприятно тем самым напоминая Энно.

— Спеть тебе колыбельную…, — сиплю я, неприятно, но некрепко сжатый по всей поверхности тела. Говорить и дышать могу, уже радует. Отчасти. Я вновь перепачкан в какой-то жуткой дряни, нестерпимо воняю, а некие субстанции, добравшиеся до ран, оставшихся от драконьих зубов, начинают вгрызаться в тело.