Злые боги Нью-Йорка

Ну конечно. Я был кругом неправ. Шелковая Марш заметила ночную рубашку и хотела вернуть Птичку. Шелковая Марш хотела, чтобы я перестал интересоваться, почему ее птенчики-мэб оказываются в мусорных баках, и Вал предупреждал, что она попытается успокоить меня. Что она однажды пыталась успокоить его.

– Вы думаете, сейчас это важно? – спросил я голосом острее отточенного лезвия. – Зная, что вы желали его, а не меня?

Мерси приоткрыла рот. Она пыталась ответить, благослови Господь ее мягкую натуру, и не важно, что ее собственная жизнь разлетелась на куски. Она пыталась. Но из всей чертовой уймы слов на земле Мерси просто не смогла придумать ни одного.

– Интересно, вы считаете, так лучше? – добавил я. – Лучше, если я постараюсь убить его, а не наоборот?

– Тим, – попыталась она. – Вы не должны…

– Сегодня днем вы были в экипаже, который высадил вас у вашего дома на Пайн-стрит… Этот экипаж принадлежит человеку в черном капюшоне. Вы были с ним.

Кровь прилила к ее лицу и тут же отхлынула. Будто клочок вспыхнувшей бумажки. Страннее всего, что я уже видел раз такое выражение лица. Внутри взрывается бомба, все рушится, разлетается, пылает, а потом оседает только пыль. Так выглядела Птичка, когда я спас ее из экипажа у ворот Приюта.

– Нет, – выдохнула Мерси. – Нет, меня не было.

– Вас видели газетчики. Скажите, кто он.

– Нет, – закричала она, заламывая руки. – Нет, нет, нет. Вы ошиблись. Они ошиблись, должно быть, есть два экипажа. Да! Два экипажа, одного производства.

– Вы действительно хотите защитить его от меня? Безумного убийцу птенчиков? Почему, мисс Андерхилл?

Мерси вцепилась дрожащими руками в мой жилет.

– Не называйте меня так, от вас это ужасно гадко. Это невозможно, вы должны поверить мне, мальчишки ошиблись, я знаю. Человек, который владеет этим экипажем, вовсе не верит в Бога и безразличен к политике. Говорю вам, это невозможно.

– Вы собираетесь назвать его имя? Знаете, я все равно заставлю его заплатить. Даже если мне придется самому его убить.

– Нет, я же говорю вам, сейчас станет только хуже, вы совершите чудовищную ошибку, – шептала она, пока я осторожно отрывал ее пальцы от своего простого черного жилета.

– Дайте наказать его… вы же знаете, он это заслужил. Ради Бога, я это заслужил.

– Тим, вы меня пугаете. Не смотрите так на меня. Я не могу говорить, когда вы так смотрите.

Я знал несколько способов заставить ее сказать, но ни один не подходил. Мерси относится к женщинам, которые бросятся на пьяного ирландского буяна, чтобы освободить едва знакомого цветного парня. Мне придется ломать ее, и будь я даже способен хоть близко подойти к такому, у меня есть очень срочное дело.

Есть другой человек, которого нужно убить.

– Возможно, вы правы, – пробормотал я. – Да, думаю, вы правы. По крайней мере, теперь я знаю о Валентайне. Вам определенно не следовало мне этого говорить. Если бы я знал, то предупредил бы вас раньше, – добавил я, выходя за дверь. – Никто не обязан мне что-то рассказывать. Я сожалею о вашей книге, от всего сердца.

– Не уходите так, пожалуйста… Тимоти!

Я вышел, а Мерси, прикрывшая волосы бледным капюшоном, осталась стоять с протянутой ко мне рукой. Я собирался размолотить в пыль своего брата и не хотел терять ни минуты.

Когда я проходил через салон, меня остановила виновато-озабоченная Шелковая Марш.

– Мистер Уайлд, с вами все в порядке? Видите ли, я боялась, что вы не совсем точно… понимаете суть наших взаимоотношений с мисс Андерхилл.

– Вы сказали именно то, что должно было прямиком отправить меня в ту дверь, – сквозь зубы напомнил я.

– Но это не так. Я сказала: «Пожалуйста, не надо».

«Пожалуйста, не надо, ради Мерси».

Она не упрашивала меня, а произнесла ее имя. И это печальное и позорное открытие – полностью моя вина.

– Но, возможно, вы меня неправильно поняли?

Сейчас Шелковая Марш улыбалась. Точно такую улыбку я видел однажды, когда намного более уродливая женщина рассказывала в кофейне своей подруге, что у ее кузины развивается неизлечимый рак.

– Такой род распутства несколько лицемерен, – весело заметила она. – Думаю, вы ее любите? Да, очевидно, хотя не понимаю, за что. Вы не представляете, как она всякий раз смотрела на меня, когда ухаживала за детьми, которых я кормлю и одеваю, в моем собственном доме. Я никому не желаю несчастья, мистер Уайлд, но может, теперь эта потаскушка станет относиться к нам с большей симпатией. Теперь, когда она знает, что мы чувствуем, открыв свои ноги.

Я видел и такой взгляд, но не у человека. Взгляд рыжего пса, который взбесился, за секунду до того, как преисполненный гражданского долга пожарный инспектор врезал ему по башке.

– Я скажу вам пару слов о милосердии, – произнес я, идя к двери. – Я не стану арестовывать вас за то, что вы послали двух недоумков успокоить меня. Это было бы нелепо. Но это последний обрывок милосердия, который вы когда-либо от меня получите. А вам оно понадобится, помяните мои слова.