Злые боги Нью-Йорка

Я бросил читать. Безумие, лишенное знаков и фактов. Но само письмо, сложенное с тем, как встретил свой конец Маркас…

Оно терзало меня. Что-то не так. Конечно, не так, я узнал об этом давным-давно, от бедного Айдана Рафферти. Но если задуматься обо всем, как об истории, будто мне ее кто-то рассказал, будто передо мной в баре сидит человек и треплет языком без остановки…

Что-то было не так.

Я взял уголь, встал из-за стола и допил бренди. Голова еще немного кружилась. Почти два дня без сна, здорово порезан, одет только в брюки и полурасстегнутую рубашку… Я написал в углу большого листа бумаги:

Ради чего убивают:

Бог

Политика

Защита

Деньги

Безумие

Любовь

Я просмотрел список. Можно спорить, есть ли разница между деньгами и любовью к себе, или рассуждать о схожести политики и Бога, но меня и так все устраивало. И я продолжил, теперь размахнувшись пошире. Каждую фразу я выписывал отдельно, в середине листа, и обводил толстой черной линией, как забором:

19 зарыто (безымянные, Джек-Ловкач из газетчиков среди них?)

Мусорный бак (Лиам)

1 сбежал (Птичка)

9 спасено (Нил, София, Питер, Райан, Эмон, Сорока, Джем, Полосатый, Джон)

1 принят за крысу (Айдан)

Я не очень понимал, зачем добавил последнее имя. Это случилось раньше и никак не связано. Но я хотел, чтобы он был здесь. Он был важен для меня.

Итак.

Двадцать два мертвы, а Птичка спит в тепле и уюте где-то среди разбросанных лоскутков гарлемских ферм. По крайней мере, я на это надеялся.

Но потом я начал кое-что замечать. Я плеснул себе еще бренди, просто занять чем-то руки, когда остановился подумать. Как ни странно, я ощущал руки живыми, когда они писали, чертили, работали. И я подумал: «Да, это работает, не останавливайся; все, что ты можешь придумать, должно попасть на этот лист бумаги. Все зависит от него».

Я склонился над столом и начал рисовать. Набросал Шелковую Марш. Нарисовал Мерси, какой она была в Святом Патрике – огромные глаза, распущенные волосы. Нарисовал одно из тел, вскрытое, с торчащими костями. Нарисовал Маркаса, жесткими широкими линиями, как для меня выглядело его убийство. Нарисовал новое платье Птички. Небольшие картинки в свободных местах, которые помогали сматывать паутину из моей головы.

И это сработало. Когда я извлек из себя рисунки, я начал вспоминать слова.

И на этот раз – правильные.

Люди говорят мне то, что не должны. То, что следует засыпать, похоронить в земле, факты, которые нужно запихнуть в сумку, бросить в реку и ждать, пока она не утонет. Отдельно я написал несколько заявлений, решив, что «Заявления» – вполне подходящее название. Куски фраз Мерси, Палсгрейва, замечания, которые вроде бы не имели отношения друг к другу.

К тому времени, когда я закончил писать, они уже не казались произнесенными фразами. Они походили на карту. На карту ада, возможно, но все равно на карту, и у меня перехватило дыхание. Я вытащил письмо – единственное оставшееся письмо – из-под бумаги. Перечитал его.

Полная бессмыслица, но все подходит.

Мне хотелось рассмеяться, но это было бы ужасно. И должен же я хоть чем-то отличаться от Вала. И потому я стал заканчивать свою карту.

Сначала я обвел «Любовь» под «Ради чего убивают». Потом «Бог», поскольку он тоже тут замешан. Потом «Деньги». Следом я написал вопросы:

Что Пист нашел в лесу и рассказал шефу?

Кто присутствовал на встрече с отцом Шихи по поводу католической школы?

Из-за хлебного прилавка послышался стук.

Я подошел к двери, прихватив по дороге кухонный нож. Вымотан до предела, на душе тяжко, в голове гудит дикое и тревожное знание с листа оберточной бумаги. Я взялся за ручку, подняв нож, которым миссис Боэм резала кур.

На пороге стоял Кроткий Джим. Вот уж кого я вообще не ожидал здесь увидеть. С его плеч безвольно свисали бревна ручищ моего брата. Когда я впервые увидел Джима, положившего голову на колени Вала в «Крови свободы», я бы обозвал лжецом человека, который заявит, будто Джим способен поднять хотя бы собственный скудный вес, не говоря уже о Вале. Но я здорово ошибался, поскольку Вал сейчас явно не способен передвигаться самостоятельно. Мне в голову пришли девять возможных причин, но я остановился на всеобъемлющей: его брат Тим – бестолковый сопляк.

– Бог мой, – выдавил я. – Спасибо тебе. Заходи, пожалуйста. Я возьмусь за ноги.

– Это будет очаровательно с твоей стороны, – устало ответил Джим.

В конечном итоге вышло по-другому. Мне пришлось закинуть болтающиеся руки Вала себе на плечи и потащить его по лестнице наверх, Джим шел следом и придерживал лодыжки моего брата, чтобы тот не бился о каждую ступеньку. Хотя в таком состоянии он бы ничего не заметил. Я уже сотни раз это видел.