Злые чудеса

Второй случай гораздо более безобидный. В Белоруссии начальник политотдела МТС Морозов за какие-то упущения по службе был с должности уволен, но не стал пачкать рук общественно-полезным трудом. Не теряя времени, организовал группу товарищей, а проще говоря шайку, и занялся ночными грабежами. Будучи изловлен, отделался, в общем, пустяками – годом принудительных работ. Что он там наворотил в прежней должности, неизвестно, но выполнявшие его насквозь беззаконные указания 4 председателя сельсовета и 4 председателя колхозов позже, когда стали наводить порядок, были осуждены на 8-10 лет каждый…

В общем, читателю самому предоставляется судить, что за публика собралась в политотделах и какими методами они добивались того, что крестьяне рядами и колоннами, добровольно и с песней шли в колхозы. Из записки в Комитет партийного контроля при ЦК ВКП (б): «Многие дела об избиении колхозников (подвешивание за ноги, привязывание к передку телеги, оставление на сутки привязанными к скамейке, в канцелярии колхоза и т. д.) были смазаны». В тридцать седьмом году массово расстреливали и сажали как раз виновников всех этих безобразий. Кому-нибудь их жалко?

И в дальнейшем Натан-старший бдительно следил за моральной и идеологической чистотой советских людей – был заведующим отделом культуры одного из обкомов, служил в цензорах. По моему глубокому убеждению, человечку с такой биографией самое место у расстрельной стенки вместе с прочей «ленинской гвардией». Но в тридцать седьмом комиссару-политотдельцу-обкомовцу-цензору дали, можно сказать, легонький подзатыльник: всего-навсего исключили из партии и вчистую уволили из цензоров. Последние четыре года Натан-старший вел прямо-таки вегетарианский образ жизни: тихонько трудился скромным научным сотрудником одного из ленинградских музеев – дореволюционное образование пригодилось. Подозреваю, наедине с зеркалом ругательски ругал злодея Сталина, порушившего столь блестящую карьеру старого большевика и ему подобных: два ромба в петлицах – это вам не хухры-мухры… Умер в эвакуации.

Теперь о биографии самого Натана Аркадьевича, далеко не такой бурной, как у его папеньки, но весьма интересной…

На фронты Отечественной юноша, даром что был здоров, как лось, отчего-то не попал – хотя родился в 1921-м и в военном билете имел штамп «Годен без ограничений». Для сравнения: его ровесник Юрий Никулин надел солдатскую шинель еще в тридцать девятом. А мой отец поздней осенью сорок первого, восемнадцатилетним, оказался под Москвой в составе одного из сибирских полков. Натан Аркадьич уехал в тыл, в военное училище – ну так вот человеку свезло. Почти весь выпуск его курса полег во время одного из крупных сражений, когда немцев нужно было остановить любой ценой. Но нашего героя везение не оставило и здесь – он попал в военный институт иностранных языков (учебное заведение, плотно опекавшееся госбезопасностью), где прилежно изучил японский язык, что, безотносительно ко всему, является нешуточным достижением. Овладел японской мовою так, что преподавал оную в школе военных переводчиков в небольшом, но старинном сибирском городе Канске, неподалеку от Красноярска, – о которой каждая собака знала, что эта школа относится к госбезопасности. Потом почти десять лет служил на Дальнем Востоке, впоследствии деликатно именуя место службы военной контрразведкой – с упором на слово «военная». Чем он там занимался, в точности неизвестно – вроде бы радиоперехватом. Иные биографы из восторженных писали еще, что Натан Аркадьевич еще и перехватывал в открытом море суденышки незаконно проникших в наши воды японских браконьеров. Вот этому верится плохо: во-первых, таким перехватом занималась не сухопутная контрразведка, а военные моряки. Во-вторых, такие задания обычно поручались морякам, не дотянувшим офицерских погон. И наконец, очень быстро после того, как Натан Аркадьич обосновался на Дальнем Востоке, Япония была разгромлена сентябрьским блицкригом сорок пятого года. После чего японские браконьеры уже не шастали в соседские территориальные воды, а из оккупированной американцами Японии уже не велось радиопередач, способных заинтересовать советскую контрразведку (я имею в виду передач на японском). Так что наш герой, прослуживший там до середины пятидесятых, явно занимался чем-то другим, и мы, очень может быть, уже никогда не узнаем чем – иные папки спецслужб, помеченные грифом «хранить вечно», так и остаются секретными, сколько бы лет ни прошло и какие бы времена гласности ни стояли на дворе (и к этому нужно отнестись с полным пониманием).