Ольга запнулась в замешательстве.
— Ромча, они сделали из нас нелюдей. Но мы люди. От них нужно уйти.
Она уговаривала его как малыша, и Роман рассмеялся.
— Сестренка, нам не нужно никуда уходить. Перед нами весь мир. Мы его возьмем голыми руками. Эти глупые старики нас многому научили. Они сделали нас всемогущими. И думали, что мы будем их послушными солдатиками. Старые маразматики. Они хотели, чтобы мы завоевали мир для них, бессильных, нерешительных импотентов. Они правы — мы можем завоевать мир. Но не для них, а для себя.
— Что ты говоришь, Ромча? — На лице Ольги отразился ужас. — Что эти ублюдки с тобой сделали?
— Они открыли мне глаза, показали мне мир и сказали — бери его, он твой. Нас сотни. Мы везде. И мы готовы. Ты со мной?
Ольга не могла сказать ни слова. Впервые Макаров видел, как пистолет задрожал в ее руке. Она медленно покачала головой.
— Я же говорил, — разочарованно сказал Роман, — что одно гнилое яблоко может погубить весь урожай. Ты заразилась от него глупой человечностью.
Роман вскинул пистолет в сторону Макарова, но выстрелить не успел. Ольга ногой швырнула ему в лицо старую консервную банку, а пока он отмахивался, сбила с ног Макарова так, чтобы он отлетел под защиту автобуса. Пуля пробила кузов в сантиметре от ее головы.
Ольга не могла поверить, что ее родной младший брат стреляет не в Макарова, а в нее саму. Но рефлексы сработали независимо от мыслей. Она рванулась в сторону, ушла перекатом, сделала несколько рваных непредсказуемых движений. А Роман, ее маленький Ромча, продолжал в нее стрелять и злился оттого, что не мог попасть.
— Что ты делаешь, Ромча?! — крикнула она, откатившись за автобус. — Это же я!
— Ты не со мной, — спокойно ответил Роман, перезаряжая оружие. — И ты про нас знаешь. А значит, мы, Злые дети, в опасности. Ты Механик. Значит, опасность вырастает в десять раз. А мой долг уберечь Злых детей от опасности.
— Но это же я!
— Какая разница — кто? — равнодушно пожал плечами убийца.
Ольга молча встала и вышла из-за укрытия. Она посмотрела на брата и прочла в его взгляде приговор. И когда он уже нажимал на спусковой крючок, выстрелила от бедра.
Пуля ударила Романа в грудь и сбила с ног. Пистолет отлетел в сторону. Когда Макаров подошел к Ольге, Роман еще шевелился.
— Он не остановится, — сказал Виктор, щелкнув предохранителем.
Ольга вскинула руку в предостерегающем жесте.
— Это не Ромча, — сказала она и три раза выстрелила брату в грудь.
Они поднялись вверх по склону. «УАЗ» оставался вполне на ходу, даже капот удалось закрыть на защелку. Крепкая машина — подумал Макаров.
Он сел за руль, Ольга молча пристроилась рядом. Макаров посмотрел ей в глаза. Это были глаза мертвого человека.
— Меня научили не давать себя убить, — безжизненным голосом сказала она. — Я не смогла нарушить это правило.
— Это был не твой брат, — сказал Макаров, выруливая на дорогу. Витя тихо всхлипывал, отходя от шока. Виктор молчал. Устал, наверное.
Они молча ехали минут пять.
— Я знаю, где Седой, — сказал Макаров.
Ольга кивнула.
— А я знаю, где Мозгоправ.
45
— Я тебя помню, — заявил Петр Андреевич Басаргин по прозвищу Мозгоправ.
Он пригласил их на кухню и усадил там за большой обеденный стол, едва вписывающийся в скромные размеры комнаты. Жена с внуками все лето жили на даче, и он всласть холостяковал в мегаполисе. Свежий воздух его не манил, а грядки просто приводили в ужас.
— И что вы обо мне помните? — спросил Виктор.
— Давай сначала уточним цель твоего визита и что ты сам помнишь, — уклончиво ответил доктор.
Внешне он походил скорее на хирурга, какими их часто изображают, чем на психолога. Абсолютно лысая голова, кустистые брови, широкие, несколько костлявые плечи, длинные мощные руки с крупными ладонями, густо покрытые курчавыми волосами, многие из которых поседели.
— Не помню практически ничего, — пожал плечами Виктор. — А цель — хочу вспомнить.
Басаргин с сомнением на него посмотрел.
— Это очень щекотливая тема. Я должен понять, что происходит. Расскажи все, что ты знаешь.
Минут двадцать Макаров выкладывал все, что смог откопать за последние дни. О проекте, о себе. Он не стал говорить, что случилось в старом карьере, ни к чему напрягать старика. Хотя Макаров почувствовал легкие угрызения совести, что использует старика втемную, но Виктор легко преодолел эту преграду.
— Во мне сейчас будто три человека живут, — пожаловался он.
— Голоса?
— Нет. Я не знаю, как это объяснить. Я читал литературу — это не раздвоение личности. Мои словно одновременно во мне находятся. Они разные, и я не знаю, кто это. Вернее, знаю одного, того, который я сам. А еще двое появились. Как дядя Семен… как отец сказал — из-за кривой инициации.
— И кто они — ты не в курсе.
— Я же сказал. Не в курсе. Один только мешает, но он хороший. А второй… Он опасный. У него нет сердца. И он сильный. Он все чаще перехватывает управление, и его все труднее отогнать от руля. Если он победит окончательно… Я не хочу! Я хочу, чтобы вы починили мои мозги.
— А кто сейчас со мной говорит?
Макаров запнулся, задумался.
— Это говорю я, следователь по особо важным делам Виктор Макаров.