Злые дети

— Нет указаний. Но на бланках Министерства обороны.

— Оп-па, — Макаров даже откинулся на стуле. — А третий?

— Тут в чем-то сложнее, а в чем-то проще. Эти двое работали еще при СССР, там с архивами было четче, но и с секретностью жестче. Кречетов также одно время работал в Москве, химиком-лаборантом, в середине девяностых. По контракту с некоей фирмой под названием «Парус». Фирма частная, но вот заказы выполняла по контракту с тем же Минобороны.

— Не совсем с тем же, — задумчиво сказал Макаров.

— Ну да, страна другая. Только люди те же. Со стороны заказчика, естественно, доступа к документам нет. И фирмы-исполнителя давно уже не существует. А вот в архиве Кречетова я один договор нашла. Абсолютно порожняя бумага, общие слова, юридические термины. Из полезного только название проекта, над которым Кречетов работал — Три Дэ.

— Три Дэ? Он же химик, а не дизайнер.

Орлова на салфетке вывела «ЗД».

— Вот так выглядело. Три дэ или Зэ-Дэ — не знаю. Спросить не у кого.

— А на Кречетова как вышла?

— А вот тут интуиция. Когда выявилась связь двух мертвых профессоров, я решила раскинуть сеть пошире и загребла Кречетова.

— А потом еще шире…

— Угу. И зацепила ваши случаи.

— Ремезов Борис Леонидович, профессор Института мозга, обширный инфаркт, вызванный ошибкой в приеме лекарств, — закрыв глаза монотонным голосом начал говорить Макаров. — Раушенблюм Яков Ильич, видный теоретик нейрохирургии, утонул в подмосковном пансионате, хотя плавал, как дельфин. Коваленко Сергей Андреевич, доктор педагогических наук, как ваш Раппопорт, убит при уличном ограблении. Богосян Армен Арбакович, профессор социологии, пропал без вести. Ехал на собственном «Рендж Ровере» из Питера в Москву и исчез, машину нашли брошенной в Тверской области.

— Ремезов в то же время работал на Минобороны, его имя значилось в списке, где фигурировали мои покойнички. А Богосян был одним из совладельцев «Паруса». По остальным я из своего прекрасного далёка ничего найти не смогла. Но ставлю пачку баксов против узбекского сума, что мы и тут связь с Минобороны найдем.

— Я должен срочно отъехать, — заявил Виктор.

У Ольги брови полезли на лоб.

— Не обижайся, это очень интересная и важная информация. И ее надо начать разрабатывать прямо… завтра. Мне сейчас нужно отделаться от еще одного дела, чтобы оно завтра и дальше не тянулось за мной хвостом и не мешало в нашем расследовании. Понимаешь?

Ольга неуверенно кивнула.

— Начинаем завтра утром. Сможешь отсюда дорогу до Комитета найти?

— Не знаю, я в Москве пока не очень ориентируюсь. Но мне туда и не нужно, я сразу в гостиницу. Отдохну перед штурмом.

— Отлично! — Виктор улыбнулся, бросил на стол купюру и выбежал из кафе.

Забравшись в машину, он набрал нужный номер.

— Миша? Я сейчас буду. Не вздумай снова за лимонадом уйти. Срочная работа.

Виктор нажал отбой и вырулил на проезжую часть. Привычно потер затылок. Боль не беспокоила его уже третий день. Просто замечательно. А то он уже начал к ней привыкать. Нет, без нее лучше. Заодно меньше неожиданных просветлений, которые его всерьез пугали.

Из прилегающего двора выехала неприметная серая «Хонда» и пристроилась к Макарову, следуя на почтительном расстоянии.

25

Обычно поездку за рулем Виктор использовал как возможность поразмыслить в одиночестве, когда никто не мешает и не отвлекает. Дорожную обстановку он отслеживал на автомате и практически не задумывался над тем, куда повернуть или какую педаль в какой момент поднадавить. Но сегодня «автомат» почему-то перестал работать.

Виктор начал привычно раскладывать в мозгу пасьянс с мертвыми профессорами, пытаясь как-то увязать их со смертельной эпидемией, начавшейся с минобороновской переводчицы. Положа руку на сердце, получалась ерунда. Грубый и не женственный Вася-Вася называл такие умопостроения просто — «натянуть гондон на глобус». Не прошло и трех минут, как Макаров пропустил нужный поворот, едва не проскочил на красный и дважды чудом избежал «поцелуя в задницу» впереди идущей машины.

Пришлось сосредоточиться на вождении, иначе до греха недолго. Все это начинало несколько напрягать. Свалившиеся на него сверхспособности, конечно, пугали, но, во всяком случае, помогали. А теперь уже несколько дней с ним не случалось ничего подобного. Но, кажется, ушедшие экстранавыки забрали с собой и часть обычных умений, которые Макаров считал само собой разумеющимися. А это уже значительно хуже.

Он снова потер рукой затылок. Боль исчезла. И ночные кошмары, кстати, тоже. Но он уже не был уверен, что это на благо. А что если деградация продолжится? Тогда в ближайшее время он может стать не просто заурядным следаком. Тут слюни бы не начать пускать и в штаны мочиться.

Но тогда что получается? Все его успехи в работе — следствие неких скрытых возможностей, которые могут то усиливаться, то слабеть? Чушь какая-то. Ему тридцать три года, десять из которых он провел в Следственном комитете. И только сейчас, в возрасте Христа, все это начало проявляться? Так не бывает. Только в не очень хорошем кино, когда сценарист с режиссером плевать хотели на такое понятие, как достоверность.