Но, ко всеобщему удовлетворению, делу помог неожиданный и крайне удачный случай. Молодой Фредерик влюбился в очаровательнейшую девушку по имени Арабелла Инглиш. Отец ее занимал высокое положение в банке Морганов, поэтому Арабелла разбиралась в финансах и была много наслышана о той трагедии, что разворачивалась в «Прэгерсе». Получив от Фредерика II предложение выйти за него замуж, она с огромным удовольствием и неподражаемой снисходительностью приняла его, посоветовав Фредерику поговорить на следующий день с ее отцом, а сама тем временем попросила отца, чтобы тот со всем тактом, на какой только был способен, но совершенно недвусмысленно заявил бы Фредерику, что если он действительно хочет жениться на Арабелле, то должен проявлять более ответственное отношение к собственному банку. Фредерик оказался настолько влюблен в мисс Инглиш, так стремился заручиться благословением ее отца, что, видимо, послушался бы старого мистера Инглиша даже в том случае, если бы тот посоветовал ему, ради улучшения дел в «Прэгерсе», ежедневно висеть по полчаса на окне шестого этажа вниз головой, цепляясь за подоконник только пальцами ног.
Последовавшие за этим разговором перемены оказались поистине революционными. Фредерик II стал приходить на работу каждый день, точно к десяти утра, и просиживал в своем кабинете до начала пятого — для того золотого времечка это считалось очень долгим рабочим днем; начал постепенно лучше разбираться в том, что происходило на рынке; обедал он теперь только с клиентами банка; читал — сразу же после завтрака — одни лишь финансовые газеты; и при тех достаточно скромных способностях, какие у него были, сумел в конечном счете стать почти первоклассным банкиром. Когда в 1903 году появился на свет Фредерик Прэгер III, юного наследника снова ожидало весьма значительное состояние.
Фредерик III оказался интересным ребенком; как и все Прэгеры, он был блондин, хорош собой, а унаследованное им от деда чутье в денежных делах сочеталось у него с прекрасным даром прирожденного политика. Все, кто окружал его, ясно увидели и оценили эти качества, когда еще в семилетнем возрасте он однажды попросил у присматривавшей за ним няньки четверть доллара, сказав, что хочет взять монетку в школу и опустить там в банку для пожертвований на благотворительные цели. Мама, объяснил он (говоря неправду, но глядя при этом широко раскрытыми, влажными и честнейшими глазами), слишком занята своими общественными делами, и ей не до таких мелочей; и нянька, разжалобившись — как это сделала бы любая нянька на ее месте — от подобного проявления материнского жестокосердия и эгоизма, тут же выдала ему целых пятьдесят центов. По дороге в школу Фредерик купил на эти деньги пакетик мятных леденцов; шофера он уговорил сделать остановку, сказав, что хочет купить себе на завтрак еще одно яблоко. Мятные леденцы были распроданы потом в школе ребятам по центу за штуку; к концу дня Фредерик не только вернул себе свой первоначальный капитал, но и увеличил его на доллар и пятьдесят центов. К середине четверти он подобным образом сколотил уже больше двадцати долларов. Сами эти деньги были ему не нужны; ему просто приятно было сознавать, что, если понадобится, он всегда способен сам что-то заработать.
Ко времени, когда ему исполнилось двадцать пять, молодой Фредерик уже вовсю занимался в банке операциями, примерно соответствовавшими «мятным леденцам» в этой сфере, и постоянно сталкивал между собой Найджела Хоффмана — одного из старших партнеров в банке, человека ярких способностей, который был начальником отдела, где работал Фредерик III, а также и его крестным отцом и с которым у Фреда сложились довольно тесные и близкие отношения, — и своего отца, отношения с которым были довольно напряженными и колючими, поскольку тот давно уже и с глубоким неудовольствием успел понять, что сын существенно превосходит его и в способностях, и в знаниях и умениях, и в деловом чутье. Сегодня молодой Фред обедал с Хоффманом и жаловался ему, что отец обращается с ним как с ребенком, не дает ему никакой самостоятельности; а назавтра сетовал за обедом отцу, что, дескать, Хоффман ожидает от него слишком многого. В результате подобной тактики Фред II изо всех сил старался уберечь сына от чрезмерных служебных нагрузок и по возможности ничем не занимал его; Хоффман же стремился предоставлять ему все больше свободы и самостоятельности. Поэтому, когда молодой Фредерик ошибался, он всегда мог свалить вину на Хоффмана; если же он добивался в чем-то успеха, то всегда имел возможность заявить, что заслуживает больших доверия и независимости, нежели дает ему отец. Для него это была беспроигрышная игра.