Шарлотта молча смотрела ему вслед. Она вдруг почувствовала себя совершенно одинокой, ощутила озноб, ее охватила паника, в груди возник какой-то холодный, почти материальный комок. Она поняла в тот момент, с полной силой и отчетливостью, всю меру ненависти Фредди к себе; поняла, как была глупа и наивна, рассчитывая, что сумеет разговорить его, расположить к себе, сможет внушить ему, что она вовсе не та жуткая, смертельная угроза, какой он привык ее считать, и совсем не покушается на то, что принадлежит ему от рождения, что он с самого раннего детства привык считать своим и только своим. Шарлотту нелегко было испугать, но сейчас она испугалась; она поняла, что вместе с банком получила в придачу и войну, от которой ее ничто не может спасти, войну, которую ей предстоит вести долгие-долгие годы; но потом, вслед за первоначальным испугом, быстро пришла знакомая волна той безрассудной храбрости, с которой Шарлотта всегда встречала опасность; девушка улыбнулась вслед удалявшейся спине, обернулась к залу и поискала глазами Гейба Хоффмана. Но на прежнем месте его не было; Шарлотта увидела, что он уже танцует с какой-то очень симпатичной девушкой намного ниже его ростом и оба они смеются; Гейб оглянулся, заметил, что Шарлотта наблюдает за ними, и взгляд его сразу же стал холодным и недружелюбным. Шарлотта ответила ему тем же и вдруг до боли ясно поняла, что успела совершить серьезную тактическую ошибку. Гейб был ей нужен; ей вообще нужны были любые союзники, которых удалось бы заполучить. Она проиграла уже даже не одну, а две первые стычки в войне, которая со всей очевидностью обещала быть очень долгой. Впрочем, все равно невозможно выигрывать подобные стычки при помощи глупого флирта и любовных игр.
Шарлотта открыла для себя силу своей собственной сексуальности еще прошлым летом; и, совершив это открытие, в дальнейшем с удовольствием пользовалась этой силой. В то лето она неделю гостила у своей подруги Джоанны Лейвенхэм в доме ее родителей неподалеку от Сэлкомба, в Девоне. Там же был и брат Джоанны, Тоби, который не только пришел от Шарлотты в восторг, но и попытался пробудить в ней интерес к себе.
Тоби было девятнадцать лет, он учился в Оксфорде, уже успел соблазнить там половину своих однокурсниц и был уверен, что ему не составит труда добиться того же и от умненькой и сексуальной леди Шарлотты Уэллес. Как-то после обеда он подстроил так, что они остались вдвоем, предложил ей покататься на лодке, потом причалил лодку к берегу в укромном уголке, под тем предлогом, что здесь можно искупаться, а когда они поплавали и устроились на берегу, начал неторопливо и уверенно целовать Шарлотту; ей это и польстило, и понравилось, она чувствовала некоторое смущение, но одновременно и подступавшее сильное желание.
После примерно получаса таких поцелуев его рука забралась под верхнюю часть ее бикини; раз или два она довольно вяло оттолкнула эту руку, но потом закрыла глаза и отдалась нарастающему чувству наслаждения; рука его двигалась все более настойчиво и уверенно и вскоре очутилась уже под нижней частью ее бикини и принялась поглаживать то место, которое было скрыто под волосами. Это оказалось еще приятнее; но в тот самый момент, когда она уже почти утонула в этом наслаждении, равно как и в удовольствии от осознания того, что ее счел столь явно желанной сам великолепный Тоби Лейвенхэм, он вдруг оторвался от нее и принялся стаскивать с себя трусы.
— Нет, — твердо сказала Шарлотта, садясь и поправляя на себе бикини. — Нет, Тоби. Извини.
— Дорогая, я ничего тебе не сделаю, — ответил Тоби, — честное слово. Я просто хочу лучше тебя чувствовать, только и всего.
Шарлотта снова опустилась на песок и задумчиво посмотрела на него. Он был очень высокого роста и хорошо сложен, с копной небрежно взлохмаченных каштановых волос, с серыми, чрезвычайно сексуальными глазами. Тело у него было стройное, но не тощее, густо поросшее темными волосами, а тот предмет, который до сих пор был скрыт под спортивными трусами, оказался обескураживающе большим и довольно страшным на вид. Шарлотта попыталась представить себе, как она сумеет его принять, но представить это было нелегко. «И не надо, — подумала она, — я ведь все равно не собираюсь этого делать».
— Откровенно говоря, — Шарлотта улыбнулась предельно холодно, — я тебе совсем не верю. Надевай трусы, Тоби, мне кажется, что мы зашли слишком далеко.
Тоби минуту-другую смотрел на нее, потом, насмешливо усмехаясь, произнес:
— Ну и ладно. Школьниц я не трахаю. Вставай, пошли домой.