Злые игры. Книга 1

Это был огромный стол из красного дерева, не стол, а монумент, с мощными тумбами; он стоял в кабинете Вирджинии у самого окна, и сидящему за этим столом открывался вид на парк и лес; в самый первый день своих поисков, сев за стол, начав открывать аккуратно уложенные ящики, просматривать толстые записные книжки, заполненные наклонным американским почерком матери, перелистывать папки с бумагами, сложенными в строго хронологическом порядке, часто поднимая почти невидящий взгляд на открывающуюся из окна панораму, которая должна была постоянно представать взору матери, Шарлотта вдруг необычайно сильно и ясно почувствовала, что Вирджиния где-то здесь, рядом.

Несколько верхних ящиков заполняли папки с бумагами, целиком и полностью относящимися к делам Вирджинии: перепиской с клиентами и поставщиками; фотокопиями чертежей, рисунков, смет, счетов, налоговых деклараций; все это было разложено в безупречном порядке.

Из дневников Шарлотта не извлекла для себя ничего полезного. Заметки о деловых встречах, семейных торжествах, даты и время приемов, походов в гости. Ни малейшего намека на что-либо неуместное, странное; ни одного имени, которое не было бы прекрасно известно Шарлотте и прежде; ни одной встречи, в отношении которой могли бы зародиться самые ничтожные сомнения или подозрения.

За дневниками последовали личные письма: от родителей Вирджинии, от Малыша, от Энджи Бербэнк — Шарлотте показалось, что она вроде бы на что-то наткнулась, когда нашла написанное от руки письмецо Энджи, в котором говорилось: «Я за вас так рада; судя по вашим словам, он действительно великолепен»; но, проведя несложные сопоставления, Шарлотта была вынуждена с некоторым для себя сожалением признать, что письмецо связано с рождением Макса.

Потом пошли личные документы: свидетельство о браке, все их свидетельства о рождении (в том числе и маленького Александра, в которое было вложено отозвавшееся в сердце Шарлотты болью свидетельство о его смерти). Фотографии всех членов семьи, вызвавшие у нее странное, щемящее чувство: Александр и Вирджиния улыбаются друг другу на палубе парома кольцевой линии Нью-Йорка, на фоне силуэта города — снимок был сделан еще до их свадьбы; она сама, совершенно голенькая, счастливо плещущаяся в детской ванночке, и еще один снимок: она лежит, улыбаясь, в ночной рубашечке на коленях у Вирджинии; надутая Георгина в самой первой ее школьной форме, даже тогда уже очень длинная и худая, за руку с Няней, на ступенях у северного фасада дома, Макс в крестильной рубашке на руках у Малыша, Малыш на церемонии университетского выпуска, в мантии и шапочке, смеющийся, протягивающий руки к фотоаппарату, которым снимала Вирджиния; Фред III и Вирджиния, танцующие в гостиной дома на Бичез, смеющиеся, явно репетирующие новый номер и снятые очень давно, много лет тому назад.

— Господи, — проговорила Шарлотта, и глаза ее в который уже раз за эту неделю наполнились слезами, — мамочка, как же мне тебя не хватает!

Теперь оставался неразобранным только один ящик, и вряд ли можно было ожидать, что там найдется что-нибудь интересное. В ящике этом лежали папки, а в папках были собраны счета: за одежду, драгоценности, мебель, детские игрушки, за подарки к рождественским праздникам. Шарлотта сидела, скрупулезно просматривая эти счета и пытаясь представить себе то, о чем в них упоминалось: изумительный дом для кукол, который им подарили однажды на Рождество, прекрасно, со всеми мельчайшими деталями, сработанный резчиком из Йоркшира; бальные платья, что носила ее мать; новый большой рояль, который мама купила, когда Шарлотте исполнилось десять лет и у нее обнаружились особые способности к музыке; ее и Георгины конфирмационные платья; костюмы, которые шили Максу к Итону, — счет за них был в папке одним из последних.