Злые куклы

Она никогда не думала о смерти. Даже в деревне Холодки она так и не сумела примерить ситуацию на себя. Смерть всегда казалась невозможной, нереальной, ненужной. Ни разу. Никогда — ни холодного пота, о котором много говорила Афина, ни мелкой дрожи в руках, которая приходила к Дашке, ни видений с грохотом автоматной очереди или мягким проникновением ножа в сало, которыми была отчаянно перепугана Наталья. Ничего — ни того, ни другого, ни третьего. Жанна знала, что это не может произойти с ней. Может быть, потому, что Жанна привыкла? Тихо и безболезненно уходить, но всегда возвращаться? Только теперь это не имело значения. Она была следующей. Она была меченой. «И если честно, дорогой Андрей Иванович, меня ведь предупредили. Только тогда я не придала значения расползающимся в разные стороны буквам».

Он — идиот. И скорее всего — маньяк. И именно она, Жанна, на хвосте привела его в компанию. С этого все началось. Потом он устроил чистку. Тогда выходило, что он предусмотрел все заранее. Такой хороший умный мальчик. Такой деятельный, хладнокровный, такой странно желанный, любимый… Жанна старалась не думать сейчас о своих чувствах. В этом вопросе она была жадной. Сказанное даже себе обесценивало и уменьшало их. Ее принцип — тишина вокруг того, что было в душе. Это защитный код, которого не надо было знать никому. Если он ее не убьет (что маловероятно), сможет ли она ему простить?

Сможет. Вот в чем ужас. Жизнь за жизнь. А что ей тихая уютная квартира, выросшая Лялечка и груды бумаг на работе? Что ей до этого всего, если не будет его? Значит, спасать… Тоже глупость — ведь когда все кончится, он уйдет от нее сам.

И пусть. Пусть сам, сам все решит, пусть у него будут не связаны руки. Пусть уйдет, скроется, исчезнет… пусть… Надо было родить ребенка. Мысли об этом, о материнстве, пугали. И никого не жаль. Он молоденький, он еще исправится, он станет художником. Возглавит церковь «Слово Божье». Пусть будет так, как он захочет, только ей, Жанне, нужно обязательно прежде узнать, зачем ему это… И если есть логика в этих убийствах, если она вообще может быть, то тогда — пусть… Они с девчонками как-никак пожили. И детство пионерское, с горнами-барабанами, и партия — где-то впереди, но так ясно, так заманчиво, что всегда хотелось туда и дальше… Пожили… И хватит.

— За город, скажу куда. — Жанна остановила машину и решила проявить осторожность. Она вела себя как заправская сумасшедшая, потому что мысль о себе, бродячей, и о трупах теплилась, клубилась в голове, не оставляла ни на минуту. Главное — спасти во что бы то ни стало. Его, а не себя. Наверное, приступ продолжается. Но ведь она помнит. Она понимает, куда и зачем теперь едет. — Останови, я на минуту.

Чтобы водитель не сдернул, Жанна оставила на сиденье папку с документами и быстро вошла в подъезд. Ей нужно было взять фотографии. И не столкнуться со Славиком. Она осторожно и тихо вставила ключ, провернула его в замке, открыла дверь и прислушалась. Тихо. Слава богу, тихо. На всякий случай на цыпочках она подошла к секретеру и не раздумывая выхватила из него большой альбом в коленкоровом переплете.

— Едем, — скомандовала она резко, захлопнув за собой дверцу машины.

— Мы что-то украли, дамочка? — Водитель улыбнулся в усы и подмигнул. — Может, ну его — за город?

«Клеится или следит?» — подумала Жанна и молча протянула удостоверение.

— Так бы сразу и сказала, — протянул он обиженно, вглядываясь в ее фотографию, читая ее имя и должность.

— Здесь, — сказала Жанна, когда машина подъехала к поселку. — Спасибо.

— А забирать откуда?

— Из морга, — спокойно сказала Жанна и не оборачиваясь пошла к тому дому, куда ее привозили полгода назад, чтобы доказать чистоту намерений.

Может, Нонна — бандерша? «Ты — киллер?» — «Да, по идейным соображениям». Ну почему она не принимала тогда этого всерьез?

— Нонна Ивановна, Нонна Ивановна, это я, — прокричала Жанна из-за калитки. — Можно?

В маленьких окнах дома мелькнула тень. Вернее, медленно проплыла. Выглянула, и занавеска опустилась. Осторожно с тихим скрипом отворилась дверь.

— Ну и манеры, — буркнула Жанна и смело вошла в дом. Смело, хотя теперь на каждом шагу ей чудились-мерещились трупы. И здесь тоже могла подстерегать ее смерть… Но смелость города берет.

— Чего тебе? — Нонна Ивановна оперлась на косяк двери и не спешила приглашать Жанну войти в комнату.

— Мы будем разговаривать в коридоре?

— А где ты видишь коридор? — Нонна усмехнулась и скользнула взглядом по хламу, собранному в предбаннике. — Коридор — это когда с трюмо и вешалкой. А у нас так — беседка. Чего тебе, говорю?

— Надо. — Жанна сделала шаг вперед и замерла. Ей показалось, что она пришла. Пришла как бы и насовсем.

— Бросил он тебя? — хмуро спросила Нонна. — Так я предупреждала. И ничем помочь не могу. И чего только вы все к нему липнете, — сквозь зубы прошептала она.

— Не бросил. Хочу на своих предшественниц взглянуть, — твердо сказал Жанна. — Хочу о них побеседовать.

Ей показалось? Или Нонна все же побледнела и чуть сгорбилась, как от удара. Что это — чувство вины или боязнь того, что Жанна все угадала?