Злые куклы

— Привет, — сказал Кузьма, появившись на вахте. — Кто взялся за Наливайко?

— Да не пили, Григорьич, тебя ждали, — улыбнулся прапорщик, забывший о водке из-за печени и финансового кризиса.

— Да нет, у нас женщина погибла. Сейчас только в новостях показывали. Кто был с телевизионщиками?

— А, это? Так они и сейчас там. Записывай адрес… Вызов поступил от соседки, которая выгуливала собаку. Ничего особенного, мы просто утра дождались, чтобы ребята с телика могли оператора похмелить…

— И она все это время там лежала?!!

— Нет, бегала, грелась. Ну, ты, Григорьич, вопросы задаешь, слушать смешно!

— Но она же женщина! — возмутился Петров-Водкин.

— А если бы мужик, то пусть? — изумился дежурный. — Слушай, ты от Ленки своей нахватался, что ли? А туда поезжай. Там у кого-то из наших сегодня выезд на природу, так ребята только рады будут.

Петров-Водкин записал адрес и вдруг вспомнил, что видел погибшую совсем недавно. Да, именно в этом районе, именно в этом. Чтобы не расстраивать Леночку, Петров никогда не сообщал жене, что время от времени видел Афину, а иногда даже здоровался с ней. Она, правда, не отвечала на его знаки внимания, перебегала на другую сторону улицы и быстро скрывалась в подворотне. Так ведут себя люди с нечистой совестью или замутненной психикой. От Афины Кузьма этого не ожидал.

Последний раз Петров-Водкин видел свою подопечную около десяти дней назад. Что-то тогда очень его удивило. Что? Она была пьяной? Она перешла улицу на красный свет? Может быть, она постриглась налысо? Или, наоборот, нацепила на себя чужие волосы? Орала непотребные песни? Волочила за собой парашют? Что? Что было не так и почему он, Петров-Водкин, обратил на это внимание?

Память не хотела подчиняться, она отказывалась идти навстречу хозяину, а он все напрягал голову. Пытался воспроизвести обстоятельства той последней встречи. Почему она ему запомнилась?

— Привет, ребята. — Петров-Водкин невежливо наступил на ногу согнувшемуся эксперту.

— А, это ты, Кузя, привет. Твои наверху. Десятое самоубийство.

— Моя жена сказала, что жертва очень хорошо смотрелась по телевизору, — заметил Кузьма.

— Да, она и сейчас ничего. Но пованивает.

— И никаких признаков душевных волнений?

— Ну, кроме того, что она сиганула с балкона, вроде никаких. А если ты имеешь в виду прижизненные повреждения на теле, то искать уже никто не будет.

— Почему? — удивился Петров-Водкин. — Я собрался этим заняться. Я знаю потерпевшую лет сто.

— Потому что звонили Амитовы! — Криминалист поднял к небу палец и ткнул им в сторону облаков. — Амитовы. Это имя тебе, надеюсь, что-нибудь говорит.

— Они мне уже раз били морду. В цехе.

— Поздравляю, сейчас ты рискуешь получить еще раз. Потерпевшая занимала у Амитовой деньги. И не отдала. Та обратилась в суд.

— А вообще, они подруги, — заметил Петров-Водкин.

— Да, это-то как раз понятно. Из контекста беседы с нашим шефом. Такие подруги, что, кроме «так ей и надо» и «обойдемся без ваших формальностей», никаких других слов не нашлось. А вообще, если приглядеться, тут есть вопросы. Потому что и правда очень хорошо выглядит. Счастливые люди с балконов не прыгают. — Эксперт посмотрел на солнце, нахмурился, чихнул и вытащил из кармана рубашки пачку сигарет.

— Будешь?

— Я наверх, — расстроенно заметил Петров-Водкин. — Посмотрю, что можно сделать.

— Пусть забирают, я уже все сделал.

Петров-Водкин был очень удивлен. С самого утра во дворе большого многоэтажного дома лежит мертвая женщина. Но ни толпы, ни зевак (пять бабушек не в счет, они на лавке, как на работе) — никого. Лежит себе, и пусть лежит. Публика, оказывается, не ходит сегодня не только в театры. Она не посещает и места трагедий. Пожалуй, только на заказниках еще собираются люди. И то для того в основном, чтобы обсудить, что в прошлый раз стреляли с чердака, а в этот — обнаглели и палили прямо из парадного. И управы на них нет, и распоясалась преступность. Но жертва — сама по себе жертва — не интересует никого. И все же Петров-Водкин точно знал, что он обязательно настоит на вскрытии. В прошлый раз он уступил именно в этом. Но сейчас, сейчас доведет дело до конца. И никакие Амитовы, никакой Глебов, никто не сможет его остановить. Доведение до самоубийства — это тоже статья. Доказать вину трудно, но нервы всем тем, кто уничтожил жизнерадостную Афину, попортить можно.

— Привет, — выходя из лифта, сказал Петров-Водкин.

— Мы уже поехали. И дверь опечатали. Все. Самоубилась. Никаких гвоздей. Пишите письма. Или что? — Тот самый, которого Леночка назвала Буцефалом, на самом деле был похож на коня Александра Македонского мало. Внешне — мало. А по сути, был несчастной рабочей лошадью, которая возила взрослых и детей и думала, что все еще похожа на декоративного пони. Сам Буцефал ссориться с начальством не любил, но справедливость была для него определенной ценностью. Иногда он даже был способен для нее на жертвы совершенно бесплатно. Под нажимом обстоятельств.