Злые ветра Запада (СИ)

И они стали ловить только-только рождающийся день. Ведь и Дуйат, и Керри Хартиган жили во времена Великой Бойни, и каждый день мог оказаться у них последним. И они ловили день, ловили его во вздохах, в блеске глаз, в запахе пота, в шорохе простыни, в друг друге и в жизни вокруг. Ловили и поймали. А потом, чуть отдохнув, продолжили ловить.

С ней, с бывшей девочкой с ранчо, Дуайт был готов заниматься этим долго. Хотя, не так давно, даже не думал о ней, вспоминая кое-кого. Но миз Хартиган, высокая, сильная, крепкая и даже кое-где широкая пренебережения со стороны заезжих офицерских женушек из аристократов, поступила как настоящая женщина: столкнувшись с диким мустангом по имени Дуайт – взяла и объездила его, несмотря на сопротивление. Без жеманства с кокетством, отдаваясь каждый раз как в последний. И понимая, что только так можно с теми, кто ходит по узкой кромке. Между жизнью, смертью и Землями Дьявола. Вот прямо как сейчас…

Керри Хартиган не стеснялась себя, если знала, что ее, пусть и немного, но любят. И Дуайт любил ее как мог, все еще видя шипящую ухмылку смертоглава, глупо ища под ее кожей черноту вздувшихся сосудов и радуясь ее живому теплу. А как иначе? Когда…

Когда ее крепкая спина и блестящая задница выгибались перед его глазами, убирая всю нежность с романтикой, оставляя только желание входить-вгонять-вбивать, держать ее за плечо, второй рукой грубо и жестко лапая бедра, иногда проводя пальцами по себе самому и этой женщине, прямо вокруг гладкой тонкой плоти, охватывающей его и ощущая на подушечках пальцев ее горячую смазку. Слышать звонкие удары живота о самые кончики качающихся круглых и блестящих полушарий. И стараться быть не нежным и ласковым, а самим собой, жестким, жадным и грубым, проникающим в ее полыхающую жаром мягкую влагу глубже, глубже и глубже, чувствовать самым-самым кончиком себя всю ее изнутри, упираясь в расходящиеся нежные и подающиеся напряженные ласковые мускулы. Такие шелковые и тут же жесткие, сжимающие, охватывающие, старающиеся коснуться всей длины напряженной торчащей твердости, рвущейся познать всю женскую глубину ласки.

И Дуайт продолжал и продолжал, чувствуя, как даже не хочется кончать, потому что так прекрасно не было и больше никогда не будет, именно так, как сейчас, когда даже болит внизу от напряжения, вздувающегося венами и пытающегося сделать невозможное, наливаясь в стороны толщиной, чтобы коснуться каждого миллиметра гладких мокрых стенок, упруго дрожащих вокруг.

И, специально выйдя, видя ее в пробивающихся солнечных лучах, ощущал сразу все, делающее, здесь и сейчас, самым счастливым. Эту женщину, днем строгую и почти праведную, женщину, выгибающуюся кошкой, охающую низко и ритмично, блестящую спину и крохотный плавный бугорок там, где спина переходит в такую прекрасную задницу, и ниже, где дергано и судорожно сжимались складки, уже не скромно прижимающиеся друг к другу, а разошедшиеся в стороны, блестящие от смазки, переливающиеся прилившей кровью под гладкой кожей, все подрагивающие и подрагивающие, ждущие его назад губы, того же цвета что и на лице.

Дуайт слушал, втягивал ее запах и понимал – надо только назад, только сейчас, потому что больше никогда… и, как всегда с ней, едва успевал, донося до нее себя, рвущегося наружу выстрелами горячей спермы.

Хватал руками за бедра, не желая прекращать, но понимая, что если бы оно продолжилось, то сердце просто не выдержит, и, выходя, наклонился и целовал эту спину и эту задницу, божественно смотрящие вверх и на него.

И еще чуть позже, поняв, что нет ничего лучше, и чуть устав, оба просто заснули. Керри Хартиган спала, закинув крепкую ногу с ногтями, покрытыми красным лаком на иссеченное шрамами бедро рейнджера Дуайта Токомару Оаху.

Только вот он, дикарь с тату на лице, просто спал. А она, смотря на его лицо и зная все, оставленное ее маори за спиной, понимала – это ненадолго. Ей не бороться с другой, вроде бы оставленной Дуайтом за спиной, но до сих пор появляющейся между ними. Даже в такие минуты, пахнущие потом, сексом и, совсем чуть-чуть, ее, Керри Хартиган, слезами. Потому как Дуайт, во сне, произносил совершенно другое женское имя.

Pt 4: The Judas Kiss

«Смерть лишь начало.

И по делам и грехам воздастся»

«Новый Тестамент», ст. «Человеки»

Преподобный Джосайа из Тако

Дуайт смотрел на улицу с балкона. Ветер гнал пыль, песок и больших засохших пауков. Полуденное солнце било через раскаленный жестяной козырек, наплевав на людей внизу. Солнце очень давно и думать забыло про человеческие беды.

Кофе в кружке давно остыл, но все еще пах вкусно и маняще. Дуайт отхлебнул глоток, покатав по языку эту странную смесь горечи и сладости. Священники не жили на широкую ногу, но сахара в фарфоровой старой сахарнице хватало.