Злые ветры дуют в Великий пост

— Знаешь, меня не оставляет ощущение, что тебя опять заносит… До чего же тебе нравится наступать на старые грабли… К примеру, ударила моча в голову — подался служить в полицию, а теперь плачешься. Ну так пошли их всех к черту и уволься, балда! Только после не говори мне, что в глубине души тебе доставляло удовольствие портить жизнь всяким козлам и ублюдкам… Но снова терпеть твои причитания я не собираюсь. А та заморочка с Тамарой тебе на роду была написана: эта баба по жизни не для таких, как ты и я. Забудь о ней раз и навсегда и пометь в своей автобиографии, что ты по крайней мере избавился от этого зуда и сумел выкинуть ее из головы. И гори оно все синим пламенем! Давай-ка лучше выпьем. Кинь сюда ром.

Конде с тоской посмотрел на бутылку, понимая, что не хватит. Он надеялся услышать от Тощего совсем другие слова. В эту ночь, когда снаружи ветер взметал вороха всякой дряни, а в глубине души у Конде, в каком-то очень укромном уголочке, теплилась посеянная той женщиной надежда, он испытывал ощущение чистоты и свежести, сидя в комнате своего закадычного друга и разговаривая с ним о человеческом и божественном. А если Тощий помрет, что мне тогда делать? — подумал Конде, враз нарушив воцарившийся было внутри душевный покой, и решил продолжить алкогольное самоубийство — налил рома другу, плеснул в свой стакан и только тогда сообразил, что они еще ни словом не обмолвились о бейсболе и не слушали музыку. Поразмыслив, Конде выбрал музыку.

Он встал, выдвинул ящик с кассетами и, как всегда, немного растерялся при виде мешанины музыкальных вкусов Тощего: от битлов и мустангов до Жоана Мануэля Серрата и Глории Эстефан.

— Чего поставим?

— Битлов?

— «Чикаго»?

— «Формулу-пять»?

— «Лoc Пасос»?

— «Криденс»?

— Заметано, криденсов… Только не талдычь опять, что Том Фогерти поет как негр, потому что я тебе уже сказал: он поет как бог! Так или нет?

И оба согласились — да, да! — в подтверждение глубочайшего совпадения их взглядов: этот чертов… действительно поет как бог.

Бутылка опустела, прежде чем закончилась долгая версия Proud Mary. [1]Тощий поставил свой стакан на пол и подкатил коляску вплотную к кровати, на которой сидел его друг-полицейский. Он положил пухлую руку на плечо Конде и сказал, глядя ему в глаза:

— Брат, я хочу, чтоб у тебя все наладилось. Хорошие люди заслуживают большего везения на этом свете.

Это верно, подумал Конде; он не знал человека лучше Тощего, и тому страшно не повезло в жизни. И чтобы справиться с нахлынувшей на него волной нестерпимой жалости к другу, он выдавил улыбку и сказал:

— А теперь ты сам байду гонишь, олух. Хороших людей на этом свете уже не осталось.

Конде встал с кровати, желая обнять друга, но не решился. Ему всю жизнь не хватало смелости на сотни и сотни разных поступков.