Злые вихри

-- Эхъ! Если бы только между двумя!-- съ комическимъ сожалѣніемъ произнесъ Николай Александровичъ.-- Въ томъ-то и дѣло, что стульевъ цѣлыя дюжины и на каждомъ необходимо посидѣть красиво, съ граціей, съ достоинствомъ, и въ то же время перепархивая съ одного на другой и производя настоящіе salto mortale! Но вернемся къ моей «программѣ». Когда-то я любилъ нѣжиться, ничего не дѣлать, валяться въ своей берлогѣ и, какъ медвѣдь, сосать лапу. Я ужъ давно отказался отъ такихъ лѣнивыхъ привычекъ и съ тѣхъ поръ отлично себя чувствую, какъ тѣлесно, такъ и душевно. Теперь же я буду въ непрестанномъ движеніи съ постоянной смѣной впечатлѣній. Ничто такъ не переутомляетъ и не сокращаетъ жизни, какъ сидѣніе на одномъ мѣстѣ и однообразіе въ занятіяхъ. Вся моя дѣятельность будетъ, такъ сказать, на ходу... Для письменной работы, для сидѣнья -- у меня, говорю тебѣ, собраны отличные люди. Говорю, безъ нихъ я не взялся бы ни за что. Всѣ они знатоки, труженики, скромники, словомъ -- чернорабочіе. Мое же главнѣйшее дѣло -- внѣшнія сношенія и представительство. Надо шумѣть, надо -- чтобы обо мнѣ говорили, чтобы всѣ меня знали, чтобы я всѣмъ кидался въ глаза -- это самое главное! Пусть бранятъ, пусть даже смѣются надо мной, злословятъ -- эти нисколько не вредны -- лишь бы не молчали! Пройдетъ два-три мѣсяца, и вотъ ты увидишь, сумѣю ли я это, будутъ-ли обо мнѣ говорить... Тогда и потолкуемъ о моей дальнѣйшей программѣ!

Николай Александровичъ вдругъ замолчалъ. Онъ былъ удовлетворенъ, потому что видѣлъ, что въ достаточной мѣрѣ «огорошилъ» брата,

Тотъ, дѣйствительно, сидѣлъ какъ бы отуманенный и устало глядѣлъ на него.

«Что жъ это въ самомъ дѣлѣ такое?-- думалъ онъ.-- Вѣдь, это чистое паясничество, вѣдь, онъ, въ самомъ дѣлѣ, только осрамится и провалится!.. А впрочемъ... отчего же?! Наглость, при удачѣ, можетъ сойти за что угодно»...

Онъ почувствовалъ себя очень утомленнымъ этой бесѣдой. Ему захотѣлось встать и поскорѣй уйти на чистый воздухъ. Но въ это время бѣлобрысый нѣмецъ во фракѣ, съ необычайно длиннымъ лицомъ, хранящимъ выраженіе какой-то хронической горькой обиды, появился, бережно неся большой подносъ. Вкусный запахъ блюдъ возбудилъ заснувшій было аппетитъ.

Михаилъ Аникѣевъ зажмурилъ глаза, глубоко зѣвнулъ, потянулся и, какъ бы стряхнувъ съ себя что-то, какую-то опутавшую его паутину, придвинулся къ столу, осторожно принимая изъ руки брата тонкую рюмочку «англійской мятной».

XXXV.

Быть можетъ, въ этомъ играла значительную роль чисто физическая причина -- прекращеніе чувства голода, только Аникѣевъ сразу успокоился и даже сталъ ласково глядѣть на брата. Онъ былъ такъ одинокъ, ощущалъ внутри себя такую унылую и мучительную путаницу, а этотъ человѣкъ все-таки наноминалъ собой далекое-далекое время, когда еще жилось хорошо, въ семьѣ, подъ крыломъ матери, когда все еще было впереди и даль грядущаго представлялась заманчивой, полной самыхъ соблазнительныхъ обѣтованій.

Что касается Николая Александровича, онъ, очевидно, ничего не вспоминалъ, онъ весь находился подъ обаяніемъ настоящаго. Ему только очень вдругъ захотѣлось доканать «Мишу», указавъ ему его собственное ничтожество и непригодность.

-- Ну, вотъ видишь,-- началъ онъ, когда завтракъ былъ оконченъ:-- худо ли, хорошо ли,-- я давно взялся за умъ, работаю, какъ умѣю, устраиваю свое благосостояніе, чтобы подъ старость, если доживу до старости, было на чемъ отдохнуть. Я понялъ, что весь зрѣлый возрастъ сознательно живущаго человѣка долженъ быть посвященъ на подготовленіе пріятной и покойной старости. Глядя же на тебя, я съ изумленіемъ вижу, что ты о своей старости совершенно не думаешь... Могу я откровенно, какъ брата, спросить тебя, какіе у тебя планы? Что ты намѣренъ дѣлать, какъ жить?

Михаилъ Аникѣевъ простодушно усмѣхнулся.

-- Зачѣмъ же ты меня спрашиваешь,-- сказалъ онъ:-- когда самъ ужъ и отвѣтилъ на этотъ вопросъ? Ты правъ, я никогда до сихъ поръ не думалъ о старости... и вообще я какъ-то никогда не строю никакихъ плановъ...

-- Все это прекрасно,-- перебилъ его братъ:-- но такимъ отношеніемъ къ жизни вотъ ты поставилъ себя въ очень скверное положеніе... Впрочемъ, можетъ быть, мнѣ невѣрно передавали... Неужели въ самомъ дѣлѣ ты совсѣмъ разорился, и Снѣжково того и гляди погибнетъ?

Тѣнь глубокаго унынія разлилась по лицу Михаила Александровича. Всѣми усиліями воли онъ отгонялъ отъ себя эти мысли; но онѣ все же возвращались время отъ времени и томили его не мало. Сначала онъ искалъ, не на дѣлѣ конечно, а въ разсужденіяхъ съ самимъ собой, исхода изъ своего все ухудшавшагося положенія. Однако, какъ онъ ни перевертывалъ дѣло, исхода никакого не оказывалось. Тогда онъ рѣшилъ, что помочь себѣ не въ состояніи и что остается одно: плыть по теченію.

Что-нибудь непремѣнно случится, что-нибудь совершенно неожиданное. И это неожиданное непремѣнно, такъ или иначе, окажется самымъ лучшимъ и единственно-возможнымъ исходомъ.