Злые вихри

-- Тѣмъ, конечно, предоставлена свобода участвовать въ мужскомъ трудѣ, но онъ говоритъ: нельзя будетъ не жалѣть о томъ, что такое драгоцѣнное орудіе, какъ женщина, видите: драгоцѣнное орудіе!-- что она лишилась возможности исполнять ей одной свойственное, великое, замѣтьте -- великое -- назначеніе. Значитъ, мы должны, сдѣлать все въ мірѣ, чтобы найти мужа и имѣть дѣтей. Вы согласны съ этимъ?

-- Знаете, пожалуй, это и такъ!-- сказала Нина.

-- Еще бы не такъ! Развѣ онъ можетъ ошибаться?-- каждое его слово -- великая, святая истина! Оттого я и полюбила Евгенія, позволила себѣ полюбить его, и ужасно хочу имѣть дѣтей, чѣмъ больше, тѣмъ лучше, и скорѣе! Въ этомъ все,-- а остальное не суть важно!

Она задумалась и нѣсколько мгновеній стояла, опустивъ руки, съ какимъ-то новымъ и непонятнымъ для Нины выраженіемъ лица. Потомъ она какъ бы очнулась и тряхнула своею толстою, растрепавшеюся косой.

-- Однако, все же спать надо!-- медленно произнесла она.-- Смотрите, совсѣмъ свѣтло... утро! Вотъ, ваши вещи уложены... я сейчасъ устрою вамъ постель... Завтра наговоримся... и вы увидите Евгенія; надѣюсь, онъ вамъ понравится... онъ такой милый, умный, такъ много въ немъ таланта и силы воли! Онъ достойный ученикъ нашего великаго учителя!...

VII.

Было уже совсѣмъ свѣтло, когда Нина раздѣлась и улеглась на диванчикъ, выслушавъ отъ Ольги обстоятельное наставленіе, какъ надо лежать на немъ, не вступая въ непріятную борьбу съ лопнувшей и торчавшей пружиной.

Сначала маленькой княжнѣ казалось, что она совсѣмъ не заснетъ. Ей было неловко и холодновато, хоть она и прикрылась, сверхъ плэда, принесеннаго Ольгой, еще и своимъ мягкимъ, теплымъ пальто. Цѣлый вихрь мыслей и впечатлѣній клубился въ ея затуманившейся головѣ. Она старалась сосредоточиться на чемъ-нибудь; но никакъ не могла этого.

Ей не было теперь ни грустно, ни весело, она ни о чемъ не сожалѣла и ничего не боялась.

Широко раскрытыми глазами, въ которыхъ застыло выраженіе усталости, она безучастно, почти безсознательно глядѣла вокругъ себя на неуютную, запыленную обстановку комнаты. Она видѣла посѣрѣвшія кисейныя занавѣски двухъ оконъ, старые обои шоколаднаго цвѣта съ крупными разводами, въ причудливыхъ завиткахъ которыхъ ей представлялись странныя лица и фигуры. Она видѣла между оконъ небольшой письменный столъ, заваленный бумагами, газетами и коробками, а надъ нимъ привѣшенную этажерку съ книгами. Ей то-и-дѣло бросались въ глаза двѣ буро-зеленыя олеографіи въ тоненькихъ и облупившихся багетныхъ рамахъ.

Вся эта совсѣмъ непривычная постановка, а главное, ея неряшиливость производили въ ней чисто-физическое ощущеніе чего-то холоднаго, жесткаго и противнаго.

Но вотъ глаза ея стали смыкаться, и она заснула.

Обѣ молодыя дѣвушки спали крѣпко и проснулись только въ одиннадцатомъ часу.

Такъ какъ Ольгѣ Травниковой,-- послѣ ночной работы надо, большимъ срочнымъ переводомъ или слишкомъ долгой, далеко за-полночь, душеспасительной бесѣды съ Евгеніемъ Вейсомъ о новосозданномъ христіанствѣ,-- случалось иной разъ просыпаться даже около полудня, то и на сей разъ Генріетта Богдановна Хазенклеверъ не была нисколько удивлена. Однако, дѣвочка Саша, терзаемая любопытствомъ скорѣе и хорошенько познакомиться съ гостьей, нѣсколько разъ подбиралась къ двери, прислушивалась и старалась хоть что-нибудь разглядѣть въ замочную скважину. Ничего не видя и не слыша, она возвращалась въ кухню, гдѣ у плиты уже возилась Генріетта Богдановна. Въ половинѣ одиннадцатаго она даже не могла утерпѣть и печаль нымъ голоскомъ объявила:

-- Спятъ-съ!

Генріетта Богдановна, пожилая особа, средняго роста и пропорціональнаго сложенія, безъ особыхъ примѣтъ, кромѣ бѣльма на правомъ глазу и обычая ходить до обѣда, ради удобства, въ кофточкѣ съ открытымъ воротомъ и совсѣмъ короткими, «бальными рукавами», неодобрительно на нее взглянула.

-- А ты нэшево шмигаль,-- вразумительно проговорила она:-- ты лючша кастрюль и пасудъ помой; будутъ просыпай, такъ тебэ звонокъ дадутъ.

-- Да, вѣдь, тамъ, Генріетта Богдановна, гостья, такая маленькая, хорошенькая и нарядная барышня!-- страстно объясняла Саша, стараясь поднять госпожу Хазенклеверъ на высоту своего любопытства и нетерпѣнія.

Но та методически и невозмутимо распоряжалась у плиты

-- Тебэ штой за тэло! На вотъ пьять копэкъ, спэгай въ лавочка за лимонъ.

Саша вздохнула, накинула на голову старый шерстяной платокъ и выбѣжала на лѣстницу. Съ лѣстницы она слетѣла такъ стремительно, что даже не замѣтила, какъ на площадкѣ второго этажа сидѣвшіе другъ передъ другомъ котъ и кошка въ ужасѣ отскочили отъ нея, приняли оборонительныя позы и подняли хвосты трубой. Когда она вернулась съ лимономъ, Генріетта Богдановна объявила ей, что «баришне звонка давалъ».