Злые вихри

-- Не болтай!-- остановилъ его Аникевъ:-- я не винилъ и не виню ее за все, что было до свадьбы. Если я не могъ любить ее, не ушелъ во-время, а потомъ поддался жалости, это ужъ мое дло, моя судьба. Но вотъ, въ первый же день, она закапризничала и сдлала мн сцену. Этого я не ожидалъ! Скоро я увидлъ, что между нами совсмъ нтъ ничего общаго, что мы не понимаемъ другъ друга, какъ существа съ двухъ разныхъ планетъ...

Онъ остановился и на лиц его мелькнуло выраженіе испуга, смшаннаго съ отвращеніемъ.

-- Нтъ, есть вещи, которыя не слдуетъ вспоминать и о которыхъ невозможно говорить!-- прошепталъ онъ.-- Я знаю какія усилія я надъ собою длалъ... Я, конечно, скрывалъ это всхъ, а прежде всего отъ матери, мое положеніе... Я пробовалъ смотрть на все, какъ на крестъ, посланный мн Богомъ, терплъ чрезъ силу, боролся съ природой. Но, вдь, такая борьба напрасна. Я, можетъ быть, совсмъ ни на что негодный человкъ, но и такой человкъ долженъ имть свой уголъ, гд онъ спокоенъ и свободенъ, гд его не пилятъ и не раздражаютъ съ утра до вечера. Нельзя не задыхаться и не дойти до отчаянья, когда теб то и дло, на вс лады, толкуютъ о твоихъ недостаткахъ, не только дйствительныхъ, но и мнимыхъ, когда ненавидятъ и презираютъ все, что ты любишь, и любятъ только то, что теб противно. Вся моя жизнь превратилась въ какую-то приходо-расходную книгу, я былъ окруженъ тенетами изъ кредитныхъ бумажекъ, сплетенъ, пересудовъ, истерическихъ сценъ...

-- Довольно, милый, ты слишкомъ волнуешься... Забудь обо всемъ этомъ,-- перебилъ Вово, схватывая и сжимая руки Аникева.

Но тотъ продолжалъ:

-- И такъ прошли лучшіе годы молодости... Когда мн улыбнулось короткое счастье, я отдался ему безо всякихъ угрызеній совсти. Но это счастье было призракомъ, и потомъ я оказался, въ глазахъ жены, такимъ, конечно, преступникомъ, котораго необходимо было преслдовать и наказывать постоянно. Я, наконецъ, не выдержалъ и бжалъ...

-- Но ты бжалъ не одинъ... Любилъ ли ты твою пвицу?

-- Нтъ, я любилъ ея пніе и, къ тому же, мн слишкомъ жутко было мое одиночество. Я былъ не первой ея любовью. Когда я увидлъ, что ея увлеченіе мною остываетъ, что она близко и прямо подходитъ къ новой любви, я разошелся съ нею безъ всякаго сожалнія...

Въ передней раздался звонокъ. И Аникевъ и Вово даже вздрогнули отъ неожиданности.

-- Кто бы это могъ быть... ужъ почти двнадцать часовъ,-- проговорилъ Аникевъ, прислушиваясь.

Послышались шаги Платона Пирожкова, шумъ отпираемой наружной двери, потомъ тихіе голоса.

«Дятелъ» вошелъ со всми признаками смущенія и таинственности, скосивъ носъ на сторону.

-- Отъ барыни... записка... горничная ихняя отвта дожидается,-- уныло произнесъ онъ, подалъ письмо и какъ-то бокомъ вышелъ въ переднюю.

Вово не могъ усидть на мст отъ любопытства. Аникевъ разорвалъ конвертъ и сразу охватилъ глазами строки, написанныя знакомымъ, но непривычно неровнымъ, спшнымъ почеркомъ.

Лидія Андреевна писала:

«Соня провдала, что вы въ Петербург. Она больна. Съ нею какой-то странный, ужасный припадокъ. Она кричитъ не переставая и зоветъ васъ. Прізжайте не медля ни минуты.

Л. а.»

Аникевъ поблднлъ, бросилъ письмо князю Вово, схватился рукою за сердце и кинулся въ переднюю.

Вово едва нагналъ его внизу лстницы и, не говоря ни слова, втолкнулъ въ свою карету.

-- На Фурштатскую! скорй! скорй!-- крикнулъ онъ кучеру.

XXIII.

Соня, дйствительно, знала, что ея отецъ въ Петербург. Съ нею, дйствительно, сдлался къ вечеру нервный, почти истерическій припадокъ. Лежа въ кровати, она нсколько разъ принималась плакать, и когда ея француженка, черноглазая и курносенькая mademoiselle Ernestine, допытывалась у нея о причин этихъ рыданій, она отчаянно шептала ей:

-- Je veux voir papa! je sais que papa est `a P'etersbourg... je veux papa!.. papa!.. papa!..

Лидія Андреевна, однако, отлично знала, что ничего ужаснаго во всемъ этомъ нтъ, что двочка въ конц-концовъ успокоится и крпко заснетъ. Вернувшись въ двнадцатомъ часу изъ Михайловскаго театра и выслушавъ докладъ mademoiselle Ernestine, Лидія Андреевна только нетерпливо передернула плечами.

Но вдругъ ея мысли приняли новое направленіе. Она такъ заволновалась, что совсмъ изумила француженку, жившую въ дом уже три года и хорошо знавшую «le sang froid de madame». Она кинулась въ спальню Сони, испугала начинавшую засыпать двочку, довела ее до новыхъ слезъ и такъ приставала къ ней, что, наконецъ, Соня прошептала и ей свое признаніе:

-- Мн такъ ужасно грустно безъ папа... Я такъ хочу его видть!..

-- Успокойся, моя двочка,-- красиво произнесла Лидія Андреевна, еще полная впечатлніемъ только что виднной ею на сцен французской драмы и обнимая дочь:-- успокойся... я напишу ему сейчасъ же... и, можетъ быть, онъ прідетъ.

Она глубоко вздохнула, еще разъ прижала Соню къ груди и вышла изъ ея комнаты. Двочка, почти не знавшая материнской ласки, проводила свою мать изумленнымъ взглядомъ.