Ихъ взгляды то и дѣло встрѣчались.
Аникѣевъ и въ болѣе юномъ возрастѣ не былъ фатомъ, а ужъ особенно сегодня вовсе не думалъ о томъ, чтобы "культивировать" впечатлѣніе, произведенное его игрою и пѣніемъ на молоденькую дѣвушку. Онъ уѣдетъ черезъ часъ изъ этого дома и, можетъ быть, никогда больше не встрѣтится съ нею, ничуть о томъ не жалѣя.
Мало ли юныхъ сердецъ и пылкихъ воображеній зачаровывалъ онъ своимъ искусствомъ, дѣйствующимъ непосредственно. Только, вѣдь, это недолговѣчныя чары: замерли волшебные звуки въ которыхъ выливается душа его, и съ каждой минутой слабѣетъ и слабѣетъ ихъ власть, ихъ вліяніе.
Ninette очень мила и граціозна; въ ней чувствуется, особенно рѣдкое среди этого свѣта, что-то цѣльное, нетронутое, чистое.... Но стоитъ ему допустить въ себѣ ощущеніе женскаго обаянія, и его тотчасъ же влечетъ совсѣмъ иная красота, имѣющая очень мало общаго съ дѣвственной чистотою.
Отчего же онъ не можетъ оторваться отъ Ninette и то и дѣло глядитъ на нее съ возрастающей тревогой? его чуткіе нервы все громче и громче подсказываютъ ему, что непремѣнно, вотъ-вотъ сейчасъ, должна случиться какая-нибудь бѣда съ этимъ прелестнымъ полуребенкомъ. Не онъ одинъ глядитъ на нее и ее видитъ; но никто ничего не замѣчаетъ.
Еслибъ онъ только могъ, онъ сейчасъ бы кинулся къ ея матери и шепнулъ ей: "скорѣй, скорѣй увозите вашу дочь, не то ей непремѣнно грозитъ здѣсь какая-то бѣда". Онъ до такой степени наконецъ, увѣренъ въ неминуемости этой бѣды, что не сталъ бы думать о себѣ, еслибы такой его поступокъ могъ достигнуть цѣли. Но онъ отлично зналъ, что только сдѣлаетъ себя общимъ посмѣшищемъ и вдобавокъ скомпрометируетъ дѣвушку, возбуждавшую его жалость...
Зачѣмъ же пришла эта глупая мысль? Зачѣмъ не уходитъ мучительное, назойливое, почти непреодолимое желаніе идти къ такъ враждебно взглянувшей на него женщинѣ и шепнуть ей слова, которыя на законномъ основаніи, будутъ приняты всѣми за неслыханную дерзость или прямое доказательство его сумасшествія? Такъ и тянетъ, такъ и тянетъ!..
"Вотъ одна изъ причинъ моего "отшельничества",-- подумалъ Аникѣевъ,-- вѣдь, пожалуй, братъ Николай и правъ, когда вертитъ пальцемъ у лба и объявляетъ, что у меня "въ этомъ мѣстѣ того... не всѣ дома!.. да, пожалуй, онъ и правъ!.."
И какъ бы для того, чтобы вѣрнѣе доказать себѣ это, онъ тихо сказалъ madame Туровой:
-- Взгляните на княжну Хрепелеву, вы не находите въ ней чего-нибудь особеннаго?
Madame Турова съ удивленіемъ посмотрѣла сначала на него, а потомъ на Ninette.
-- То есть, какъ это, особеннаго?-- спросила она.
-- Мнѣ кажется... она, вотъ теперь, не такая, какъ всегда какъ была, ну, часъ что ли тому назадъ... Она въ какомъ-то неестественномъ возбужденіи, будто въ горячкѣ... можетъ быть, оно больна, только еще сама не понимаетъ или не хочетъ понимать этого...
Madame Турова нѣсколько мгновеній очень внимательно всматривалась въ дѣвушку, которая, замѣтя ея взглядъ, ей совсѣмъ по-дѣтски улыбнулась, не прерывая своего оживленнаго разговора съ графомъ Ильинскимъ и съ красивымъ флигель-адъютантомъ, сидѣвшимъ по другую ея сторону.
-- Какія, однако, у васъ мрачныя и, полагаю, на этотъ разъ невѣрныя наблюденія!-- сказала madame Турова, слегка пожавъ плечами и усмѣхаясь.-- За что вы хотите уложить въ постель и даже надѣляете горячкой эту хорошенькую княжну? Она, конечно, ужъ гораздо здоровѣе насъ съ вами. У нея горячка юности и здоровья, а можетъ быть, почти даже навѣрно, и счастья... Она очень мила и не можетъ не нравиться художнику, поэтому вамъ лучше совсѣмъ не смотрѣть на нее, car, vous savez, puisque tout le monde le sait: la place est prise...
Между тѣмъ Аникѣевъ былъ правъ.
Возбужденіе маленькой княжны достигало высшаго предѣла, становилось болѣзненнымъ, истеричнымъ. Здоровая и выносливая, несмотря на свою кажущуюся хрупкость фарфоровой куколки, она все-таки съ дѣтства была всегда очень нервна и впечатлительна. Сегодня же у нея весь день гуляли нервы. Она, изъ-за какого-то пустяка, чуть не поссорилась со своей шестнадцатилѣтней сестрой, Кэтъ, которую особенно нѣжно любила. Ее заставили надѣть на вечеръ не то платье, какое она хотѣла. Наконецъ, уже передъ самымъ выѣздомъ, она вдругъ, сама не зная почему, всплакнула. Все это было очень глупо и совсѣмъ на нее не похоже. Она разсердилась на себя; но что-то давило ей грудь, подступало къ горлу, точно клубокъ какой.
Потомъ, когда она вошла въ гостиную Натальи Порфирьевны, все какъ рукой сняло. Ей сдѣлалось даже необыкновенно легко и весело. Женихъ показался ей особенно красивымъ, и она трепетно чувствовала его присутствіе. Князь Вово, ея старый другъ и пріятель,-- она его часто называла даже своей "подругой",-- былъ, какъ и всегда, милъ и забавенъ. Всѣ, начиная съ Натальи Порфирьевны, относились къ ней такъ ласково и внимательно.