Злые вихри

Наталья Порфирьевна о тебѣ спрашивала и даже сказала, что, несмотря на все, любитъ тебя попрежнему. Она въ восторгѣ отъ твоей симфоніи, которую скоро будутъ у нея, въ большомъ концертномъ залѣ, разыгрывать любители. Просила узнать -- правда ли, что ты готовишь оперу? Что мнѣ велишь отвѣтить ея на это? Она была бы очень не прочь, если бы ты самъ у нея дирижировалъ и находитъ, что теперь это ужъ можно и было-бы для тебя весьма полезно. Прямо она къ тебѣ не обратится: это должно сдѣлаться какъ бы случайно, само собой. Совѣтую тебѣ, милый снѣжковскій медвѣдь, подумать объ этомъ,-- безъ людей не проживешь. Братъ твой, Николай, у нея въ большой милости и вообще сумѣлъ себя поставить. Онъ заставляетъ о себѣ говорить, и многіе находятъ, что онъ именно такой человѣкъ, какихъ теперь надо.

Представь, на-дняхъ я встрѣтилъ въ Михайловскомъ театрѣ вдовицу Бубеньеву и, такъ какъ она упорно глядѣла на меня въ лорнетку, рѣшился подойти къ ней, забывъ обо всѣхъ опасностяхъ такого шага. Она превратилась въ настоящій шаръ и до того красна, до того пылаетъ, что, я увѣренъ въ этомъ, ее скоро хватитъ кондрашка. Отъ нея я узналъ, что Лидія Андреевна уже въ Петербургѣ; но тебя съ Соней ждутъ не раньше, какъ въ январѣ. "Вдовица" представила мнѣ сидѣвшаго рядомъ съ нею, длиннаго безусаго юношу, и мнѣ не трудно было замѣтить, что она то и дѣло поглядываетъ на него съ нѣжнымъ вопросомъ. Юноша показался мнѣ, однако, совсѣмъ безчувственнымъ къ прелестямъ этой дамы.

Отойдя отъ нея, я зашелъ въ двѣ ложи. Въ одной изъ нихъ сіяла своей неизмѣнной красотой княгиня Алина -- "la belle", а изъ-за ея кресла, для контраста, выглядывала сказочная морда "la bête". Княгиня попрежнему холодна, какъ мраморъ, привлекаетъ всѣ взоры и совсѣмъ покорила Наталью Порфирьевну, которая, кажется, оставляетъ ей по духовному завѣщанію въ наслѣдство свою "святую улыбку".

Во второй ложѣ были Хрепелевы. Папа Хрепелевъ испыталъ недавно изрядную непріятность: одна изъ его прежнихъ таинственныхъ незнакомокъ устроила ему шантажъ. Объ этомъ говорили цѣлыхъ два дня. Однако, онъ откупился и замялъ дѣло. Теперь онъ разговариваетъ, главнымъ образомъ, о необыкновенныхъ достоинствахъ шведскаго массажа и о Браунъ-Секаровскихъ вспрыскиваніяхъ, которыя, какъ онъ увѣренъ, чуть ли не навсегда вернули ему молодость. Мама Хрепелева, говорятъ, пишетъ книгу: "Хорошій тонъ или сводъ десяти тысячъ свѣтскихъ приличій". Впрочемъ, я не ручаюсь за вѣрность этого слуха, тѣмъ болѣе, что онъ выпущенъ въ свѣтъ... мною.

Эти добрые родители до сихъ поръ не пускаютъ къ себѣ свою преступную дочь и даже, кажется, совсѣмъ отрицаютъ самое ея существованіе. Но я часто видаюсь съ нашей маленькой княжной у ея тетки. Ninette навсегда отказалась отъ свѣта, хоть свѣтъ вовсе теперь не сталъ бы отъ нея отказываться. Марья Эрастовна на нее не надышется и сама мнѣ сказала, позволивъ напечатать это хоть въ газетахъ, что оставляетъ ей послѣ себя почти три милліона.

Ninette все хорошѣетъ, но, къ несчастію, по временамъ на нее находитъ пугающая меня серьезность. Къ тому же она, мнѣ кажется, пересаливаетъ: стала какою-то бѣлой монахиней. И это смѣшно въ дѣвушкѣ нашего круга...

Однако, всѣхъ не переберешь. Обнимаю тебя. Пріѣзжай скорѣе.

-----

Княжнѣ Хрепелевой отъ Аникѣева.

Снѣжково. 27 ноября 189...

И вы, моя дорогая княжна, торопите меня въ Петербургъ! Если бы это было въ октябрѣ или началѣ ноября, я бы еще, пожалуй, соблазнился. Но три мрачныхъ осеннихъ недѣли, наводящія въ деревнѣ уныніе, прошли. У насъ зима, и Соня каждый день катается на конькахъ но расчищенному большому пруду. Снѣгу напало много, и мое старое милое гнѣздо оправдываетъ свое прозвище. Длинныя аллеи парка превратились въ лабиринтъ съ бѣлыми мраморными стѣнами и со сводами изъ брилліантовыхъ кружевъ, сверкающихъ и переливающихся на зимнемъ солнцѣ.

Эта великолѣпная, сразу ставшая зима дала мнѣ именно то настроеніе, котораго я искалъ для послѣдняго акта моей оперы. Работа подвигается, и пока я ея не концу,-- не тронусь отсюда.

Къ тому же есть и другія дѣла по имѣнію. Вотъ, на прошлой недѣлѣ, мнѣ пришлось провести, конечно, съ Соней и ея почтенной воспитательницей, а также и съ моимъ вѣрнымъ другомъ, Платономъ Пирожковымъ, два дня въ городѣ. Я встрѣтилъ тамъ вашу пріятельницу, m-elle Травникову. Многіе расхваливали мнѣ ее, какъ учительницу. Теперь она вся поглощена устройствомъ профессіональной школы. Мы говорили о васъ, и, знаете ли, что она мнѣ сказала? "Я обязана Нинѣ всѣмъ: тѣмъ, что я живу и хочу жать. Она меня спасла не тѣмъ, что ухаживала за мною во время моей болѣзни, а тѣмъ, что примирила меня съ жизнью и согрѣла мою совсѣмъ застывшую душу. Какъ она это сдѣлала -- не знаю, но только это такъ".