Злые вихри

Онѣ опять заходилъ по комнатѣ. Онъ говорилъ, почти безсознательно, отрывисто о томъ, что вызвалъ изъ своего прошлаго, что воскресло теперь передъ нимъ въ образахъ, съ почти осязательной матеріальностью.

-- Никто не повѣритъ, какимъ наивнымъ, ничего не знающимъ въ жизни существомъ былъ я тогда!-- говорилъ онъ.-- Право, мнѣ казалось, что дурные люди, клевета, интриги, зло ради зла -- существуютъ только въ романахъ... Это нелѣпо, а между тѣмъ было именно такъ... Я вѣрилъ всему, что мнѣ говорили... Когда она говорила мнѣ, что не можетъ безъ меня жить, что умретъ, если я уйду отъ нея,-- я ей вѣрилъ. Самъ же я очень скоро почувствовалъ, что не только не люблю ее, но что она мнѣ физически антипатична. Я рѣшился и сказалъ ей, что изъ нашего знакомства ничего не выйдетъ, что жениться на ней не позволитъ мнѣ мать, отъ которой я совсѣмъ завишу въ денежномъ отношеніи, потому что самъ ничего не имѣю. Я ушелъ, но она не оставила меня въ покоѣ, она писала мнѣ отчаянныя письма. Я встрѣтилъ ее на улицѣ, не знаю, случайно или нѣтъ... Она шла и среди бѣла дня, при всѣхъ, плакала. Она была тогда такая хрупкая будто фарфоровая, жаловалась на боль въ груди, на слабость, избалованная, бѣлоручка, почти ребенокъ... только что кончила курсъ и вынуждена была давать уроки... Вотъ она и шла съ урока... и плакала... Мнѣ стало ее такъ жалко, такъ невыносимо жалко, что я не могъ уйти... И я вернулся къ ней. А черезъ мѣсяцъ я ужъ долженъ былъ на ней жениться, потому что мнѣ говорили, что она скомпрометирована мною, да и самъ я это видѣлъ. Она вовсе ничего не требовала, она говорила, что готова быть моей служанкой, только, чтобъ я не гналъ ее, чтобы позволилъ ей жить со мною... Ты видишь, что я долженъ былъ жениться!

-- Я вижу, что тебя ловко поймали и провели!-- воскликнулъ Вово, раздувая ноздри и моргая глазами, какъ всегда это дѣлалъ, когда былъ золъ.

-- Ну, что ужъ объ этомъ!-- перебилъ его Аникѣевъ.-- Быть-можетъ, и она, и всѣ они, поступали безсознательно. Я не виню ихъ. Только это была такая мука, моя свадьба! Я шелъ, какъ на казнь... Любовь скрасила бы все, а тутъ, въ этотъ ужасный день, даже моя жалость ослабѣла. Я чувствовалъ себя совсѣмъ одинокимъ. Мать сначала просила, умоляла меня не жениться, но когда я написалъ ей, что это неизбѣжно, она объявила, что знать меня не хочетъ, что я ей не сынъ, что она никогда не проститъ меня... Она все еще надѣлась остановить меня, и я сознавалъ ея правоту, вѣрность ея материнскаго предчувствія. Но я не могъ пойти назадъ и не сдѣлать того, что почелъ ужъ своимъ долгомъ. Да, это была пытка! Жалость молчала при видѣ спокойствія и довольства невѣсты. Оставалось только сознаніе своей гибели, одинокости, безнадежности и... я скажу тебѣ все, Вово, и ты-то поймешь меня. Это моя мелочность, конечно! но, вѣдь, человѣкъ не можетъ быть не собою, а другимъ существомъ... Дѣло въ томъ, что окончательно меня придавливала тогда вся обстановка, всѣ лица, которыхъ я видѣлъ и слушалъ, все, что вокругъ меня дѣлалось и говорилось, все это сѣренькое, приличное мѣщанство, казавшееся мнѣ отвратительнымъ кошмаромъ... Любовь скрасила бы все! Что такое недостаточность? Она можетъ быть все же не оскорбительной, даже изящной. Но это "приличное" петербургское мѣщанство... чтобы все было "мило", "какъ у людей"... оно рѣзало меня, рѣзало! Конечно, я мелоченъ...

-- Не мелоченъ, а просто художникъ!-- съ очень серьезнымъ, даже строгимъ, совсѣмъ не своимъ лицомъ сказалъ Вово:-- au diable! si je te comprends! Ну, нѣтъ, я бы изъ церкви, отъ вѣнца сбѣжалъ, parole!

-- Не сбѣжалъ бы, ты честный человѣкъ, Вово!

-- Да честнымъ-то, Миша, надо прежде всего быть относительно себя, а ты вотъ съ собою сдѣлалъ самую что ни на есть возмутительную и глупую подлость... Мало ли ихъ здѣсь, этихъ скромницъ, готовыхъ сейчасъ же повиснуть на шеѣ, чтобы превратиться въ une dame comme il faut... Такъ на всѣхъ и жениться!?.. Еще если бы по-японски, на болѣе или менѣе короткій срокъ, но контракту -- èa passe encore...

-- Не болтай!-- остановилъ его Аникѣевъ:-- я не винилъ и не виню ее за все, что было до свадьбы. Если я не могъ любить ее, не ушелъ во-время, а потомъ поддался жалости, это ужъ мое дѣло, моя судьба. Но вотъ, въ первый же день, она закапризничала и сдѣлала мнѣ сцену. Этого я не ожидалъ! Скоро я увидѣлъ, что между нами совсѣмъ нѣтъ ничего общаго, что мы не понимаемъ другъ друга, какъ существа съ двухъ разныхъ планетъ...

Онъ остановился и на лицѣ его мелькнуло выраженіе испуга, смѣшаннаго съ отвращеніемъ.