Злые вихри

Съ расширенными отъ страха глазами, весь дрожа и обливаясь холоднымъ потомъ, онъ сталъ прислушиваться. Вдругъ огромная, никогда еще въ жизни не испытанная имъ радость охватила его: онъ явственно разслышалъ мѣрное, спокойное дыханіе.

Она жива! она спитъ!..

Совсѣмъ обезсиленный опустился онъ на стулъ, стоявшій у кровати, и закрылъ глаза, тяжело дыша, съ кружившейся головою. Наконецъ, онъ очнулся и опятъ склонился надъ кроватью, и опять слушалъ ровное, спокойное дыханіе спавшей дѣвочки. Онъ прижался губами къ ея косѣ, впивая въ себя легкій, милый запахъ этихъ шелковистыхъ волосъ.

Но онъ не могъ больше такъ оставаться, онъ долженъ видѣть ее, свою Соню! Осторожно, затаивъ дыханіе, онъ обѣими руками взялъ ея голову и повернулъ къ себѣ ея личико. Онъ сразу не узналъ ее, такъ она измѣнилась за эти годы. Ему показалось, что это совсѣмъ не она, и въ то же время его поразило въ ней необычайное, новое сходство съ его матерью. Это было даже что-то странное, даже стало ему жутко на мгновеніе.

Она вздохнула, открыла большіе, темные и блестящіе глаза, смотрѣла на него съ испугомъ, съ изумленіемъ.

Но вотъ она его узнала.

-- Папа!-- крикнула она, приподнялась, охватила тонкими длинными ручками его шею и замерла на груди его.

Если бъ онъ могъ думать и сознавать свои ощущенія въ эти минуты, онъ только теперь понялъ бы, до какой степени, со смерти матери, былъ одинокъ, страшно одинокъ. Онъ понялъ бы, что и во дни безумнаго счастья съ Алиной его тяжкое одиночество не совершенно уничтожалось. Между нимъ и Алиной все же стоялъ призракъ разлуки. Бывали, конечно, минуты, когда этотъ призракъ совсѣмъ блѣднѣлъ, забывался; но стоило какому-нибудь, едва уловимому звуку дѣйствительной жизни нарушить любовный бредъ и призракъ разлуки снова яснѣлъ, сгущался.

Теперь же, держа въ объятьяхъ Соню, чувствуя ея дыханіе, трепетъ ея дѣтскаго тѣла, ея поцѣлуи, Аникѣевъ безсознательно, но всѣмъ своимъ существомъ испытывалъ именно противоположное чувству одиночества. Между нимъ и Соней не было никакого призрака. Это его Соня, она сразу наполнила собою всю унылую, томительную пустоту, такъ давно вокругъ него образовавшуюся. Онъ ужъ не одинъ,-- и только смерть можетъ разлучить ихъ.

Но въ то же время ему было такъ больно, такъ невыносимо жалко и себя, и Соню.

-- Чего же ты плачешь, Соня? Дѣточка моя, жизнь моя, чего же ты плачешь?!-- повторялъ онъ, покрывая поцѣлуями ея влажные глаза и щеки и не замѣчая, что самъ онъ плачетъ.

-- Папа, я такъ рада... я такъ ужасно рада, что ты пріѣхалъ!-- отвѣчала ему шопотомъ Соня.

Она, отрывалась отъ него, запрокидывала голову, вглядываясь въ его лицо, и опять жадно къ нему прижималась.

Между тѣмъ Лидія Андреевна, стоявшая все время за дверью и глядѣвшая въ щелку, начинала сердиться.

"Дурацкая мелодрама!" -- думала она:-- "Сантиментальнаго папашу разыгрываетъ, и это -- бросивъ дочь и сдѣлавъ насъ нищими!".

Главное же, ее раздражала нѣжность Сони, ея восторженное, непобѣдимое чувство къ отцу. Въ теченіе четырехъ лѣтъ она дѣлала все, чтобы уничтожить въ дѣвочкѣ это чувство. Казалось бы, чего легче, а между тѣмъ Соня не забывала отца, къ которому всѣ вокругъ нея, начиная съ матери, относилась какъ къ запретному и недостойному предмету.

Лидія Андреевна, конечно, никакъ не могла понять, что именно благодаря ея образу дѣйствій живетъ и развивается восторженная, почти мистическая любовь Сони.

Для чуткой и нервной дѣвочки образъ отца сливался съ чѣмъ-то таинственнымъ. Отецъ представлялся ей прекраснымъ, милымъ, нѣжнымъ и любящимъ. Она понимала его волшебное пѣніе, его ласки, тѣ часы, когда онъ бывалъ съ нею и такъ понималъ ее, какъ будто онъ былъ вовсе не взрослый, а такой же ребенокъ, какъ и на.

Она знала, навѣрное знала, что онъ хорошій, что онъ лучше и добрѣе всѣхъ. А вотъ никто его не любитъ, о немъ даже никто не говоритъ, какъ будто это стыдно и неприлично говорить о немъ. Всѣ непремѣнно думаютъ, что онъ сдѣлалъ что-нибудь очень дурное. Но Соня знаетъ, что онъ ничего дурного не сдѣлалъ, потому что но можетъ сдѣлать ничего дурного, потому что онъ хорошій, гораздо лучше всѣхъ...

Глубокое чувство обиды за отца, большая къ нему жалость поселились въ сердцѣ Сони,-- и росли по мѣрѣ того, какъ росла и развивалась она сама.

И вмѣстѣ съ этимъ росло въ ней отчужденіе отъ матери. Она ужъ чувствовала ее виновницей всей этой тайны, всего этого мучительнаго горя своей дѣтской жизни, о которомъ она никогда и никому не говорила...

Лидія Андреевна, наконецъ, не выдержала, распахнула дверь и вошла.

-- Вотъ, Соня, ты и увидала папа, и увидишь его завтра,-- сказала она:-- а теперь, пожалуйста, усни,-- очень поздно, уже часъ ночи...

-- Всѣмъ пора спать,-- прибавила она, дѣлая удареніе на словѣ "всѣмъ".

Аникѣевъ и Соня вернулись къ дѣйствительности.

-- Ты вернешься завтра? навѣрно?-- шепнула Соня.

-- Конечно,-- отвѣтилъ онъ, обнимая всю дѣвочку жаднымъ, нѣжнымъ взглядомъ и скорѣе выходя изъ комнаты, будто боясь, что если останется еще хоть на секунду, то ужъ никогда не уйдетъ отъ нея.