Злые вихри

Но, вѣдь, этому будетъ конецъ; завтра онѣ вернутся изъ Царскаго, и онъ добьется своего, увидитъ Соню, возьметъ ее... Возьметъ себѣ навсегда!...

XXVII.

Онъ пріѣзжалъ нѣсколько дней подрядъ,-- по два, по три раза на дню,-- Лидія Андреевна и Соня не возвращались изъ Царскаго. Прошло шесть дней, онъ не видѣлъ Сони. Онъ просто съ ума сходилъ, не могъ ни о чемъ думать, не могъ никого видѣть, цѣлыми часами бродилъ по улицамъ, а возвращаясь къ себѣ, запирался и лежалъ, какъ мертвый.

Піанино не издавало ни одного звука, обѣдъ уносился ночи нетронутымъ.

Платонъ Пирожковъ сначала повѣсилъ носъ, шевелилъ усамъ и вздыхалъ. Потомъ онъ озлобился и, отпирая Аникѣеву двери, глядѣлъ на него съ ненавистью. Наконецъ, на шестой день, онъ не выдержалъ. Когда Аникѣевъ приготовился утромъ выйти изъ дому, онъ сталъ "собирать" его по обычаю, практиковавшемуся имъ съ незапамятныхъ временъ, благодаря чрезмѣрной разсѣянности Михаила Александровича.

-- Портфель съ деньгами взяли?-- спросилъ онъ глухимъ и унылымъ голосомъ.

Аникѣевъ ощупалъ карманъ.

-- Портсигаръ взяли?-- продолжалъ "дятелъ", еще унылѣе и глуше, неизмѣнные вопросы.

Портсигаръ оказался на своемъ мѣстѣ.

-- Платокъ взяли?

Платка, какъ и всегда почти въ такихъ случаяхъ, не было.

"Дятелъ" принесъ платокъ; но при этомъ лицо его ясно выражало, что онъ вовсе не успокоился исполненіемъ своихъ обязанностей. Брови его поднялись, усы ощетинились. Подавая барину пальто въ передней, онъ многозначительно произнесъ:

-- Михаилъ Александровичъ!

-- Чего тебѣ?

-- Что-жъ будетъ этому конецъ, сударь? Поглядите на себя... вѣдь, на васъ лица нѣту... вѣдь, вонъ на столѣ письма дожидаются... два письма ужъ пятый день дожидаются, а вы ихъ и не читали... Вчерась братецъ, Николай Александровичъ, пріѣзжалъ, просилъ, чтобы вы безпремѣнно къ нимъ заѣхали, а, вѣдь, вы то у нихъ, знаю я это, не были... Пора бы кончить, сударь... Христосъ съ вами... пожалѣйте себя... да и меня до грѣха не доводите.!.

Аникѣевъ разсердился.

-- Что ты тамъ мелешь!-- крикнулъ онъ.-- Оставь меня въ покоѣ!

Онъ отворилъ дверь и сталъ спускаться съ лѣстницы.

-- Я запью-съ!-- мрачно и рѣшительно проговорилъ ему во слѣдъ "дятелъ", запирая дверь.

Аникѣевъ вернулся домой только въ обѣденное время, сталъ звонить и не могъ дозвониться. Пришлось ему сойти съ лѣстницы и искать со двора чернаго хода въ свою квартиру, о которомъ онъ до сихъ поръ не имѣлъ понятія. Наконецъ, онъ нашелъ его.

"Если этотъ болванъ заперъ дверь и ушелъ, что я буду дѣлать?" -- съ новымъ ужъ волненіемъ подумалъ Аникѣевъ, отрываясь отъ своихъ мрачныхъ и спутанныхъ мыслей.

Но дверь въ кухню была не заперта. Печь топилась; однако, Платонъ Пирожковъ, превосходный поваръ, никогда не заставлявшій барина дожидаться обѣда, на этотъ разъ объ обѣдѣ еще и не подумалъ. По столу была разложена сырая провизія. Тутъ же стоялъ полуштофъ съ водкой, далеко ужъ не полный.

Рядомъ со столомъ, на кухонномъ табуретѣ, сидѣлъ "дятелъ", совсѣмъ свѣсивъ на грудь голову, такъ что видѣнъ былъ только длинный носъ его на фонѣ желтыхъ громадныхъ усовъ, да растрепанные волосы.

При входѣ Аникѣева, онъ поднялъ было голову; но сейчасъ же опять опустилъ ее, и не трогался съ мѣста.

-- Что-жъ это такое? Ты и вправду напился, разбойникъ: -- крикнулъ Аникѣевъ.

Тогда Платонъ Пирожковъ поднялся съ табурета, пошатнулся и бокомъ, мотая носомъ, подошелъ къ барину.

-- Нѣтъ-съ, я еще не пьянъ,-- зашамкалъ онъ не своимъ голосомъ:-- я еще въ своемъ... то есть, умѣ, а только... тиранства, то есть вашего... терпѣть больше не намѣренъ... Обѣда то-есть нѣтъ и не будетъ, а пожалуйте мнѣ разсчегъ немедля, потому я человѣкъ вольный...

Аникѣеву такая сцена была не въ новость; но онъ всякій разъ смущался духомъ и чувствовалъ большую неловкость, когда его "дятелъ", вообще непьющій, вдругъ напивался и требовалъ разсчета. Онъ хорошо долженъ былъ знать, по прежнимъ примѣрамъ, что изъ этого ничего не выйдетъ; но все же пугался, какъ передъ нежданной бѣдою.

-- Ложись сейчасъ спать, протрезвись сначала, а ужъ потомъ и толкуй о разсчетѣ!-- строго сказалъ онъ.

Платонъ Пирожковъ не намѣренъ былъ сдаться.

-- Это вы только зря лежите да спите,-- тономъ грознаго упрека вдругъ пробасилъ онъ.-- Что мнѣ спать! Съ вами не поспишь... Измочалили вы меня всего, душу изъ меня высосали!.. Не баринъ вы, а... то есть... монстръ... кровопивецъ...

Аникѣевъ поспѣшилъ черезъ коридоръ въ переднюю.

Но "дятелъ", держась за стѣну, не отставалъ отъ него и убѣдительно басилъ:

-- Жалости въ васъ нѣту... что я вамъ, каторжникъ что ли достался... мало было здѣсь, то есть, тиранить... по заграницамъ таскали, таскали! Вѣдь, тамъ... у этого моря проклятаго... вѣдь, я, то есть, не разъ топиться собирался... Этакъ-то нельзя-съ... этакого закону нигдѣ не написано... Я, сударь, я завтра же на васъ градоначальнику жалобу подамъ... какъ вамъ, то есть, угодно.... а живого человѣка... души лишать... это... что-жъ такое!.. за это самое по закону отвѣтить можно!...

Голосъ его оборвался. Онъ сѣлъ на полъ и зарыдалъ.