Читаем Злые вихри полностью

-- Ну, да что розги!-- помолчавъ, продолжалъ: онъ -- то были цвѣтики, а ягодки-то впереди созрѣвали. Выросли мы, жить, что называется, стали... Такъ нешто это жизнь моя была... сами посудите, ваше сіятельство: всякій человѣкъ свое удовольствіе имѣетъ, свою волю, свободу... время придетъ, своимъ домкомъ обзаведется, женой, дѣтишками. А я, прости Господи, бобылемъ былъ, бобылемъ и остался, рабомъ ихнимъ былъ, рабомъ и по сіе время... Имъ весело, а мнѣ отъ ихъ веселья какая прибыль? Сапоги да платье ихнее чищу, пыль обметаю. Плохо имъ -- тутъ вотъ и мнѣ плохо... Старая барыня померли, они грустятъ, какъ тѣнь ходятъ -- и я за ними. Съ барыней, съ Лидіей Андреевной нелады идутъ, такъ и у меня душа не на мѣстѣ. Они мечутся изъ города въ городъ, и я за ними. Амуры пошли Снѣжковскіе, съ барышней Лукановской въ паркѣ пропадаютъ, а я караулю, какъ-бы кто въ паркъ не прошелъ, да, Боже упаси, чего не замѣтилъ... Барышня за князя замужъ, а я дрожу, какъ осиновый листъ, ночей не сплю напролетъ, у дверей прислушиваюсь, пистолеты, ножи, бритвы стерегу, какъ бы грѣха не случилось... потому, больно они страшны тогда были... и-и!.. не приведи Господи!.. О заграницахъ нашихъ ужъ и не говорю, ежели поминать эти мытарства, такъ лучше набрать себѣ полыни въ ротъ, да и жевать... Нѣтъ, ваше сіятельство, хоть я и простой человѣкъ, хотъ мать родила и въ дворовой избѣ, а все-жъ таки никто не похвалитъ ихъ за то самое...

-- За что за что?-- съ серьезнымъ видомъ спрашивалъ Вово, становясь въ фехтовальную позу, наступая на "дятла" и вертя передъ его грудью кулакомъ.

-- А за то, что они изъ меня цѣпного пса сдѣлали,-- отвѣтилъ Платонъ Пирожковъ, отскакивая въ уголъ.

-- Кто-жъ это тебя на цѣпь посадилъ?.. Разъ-два, разъ два!..-- настигалъ его Вово и въ углу.-- Всѣмъ крестьянамъ волю дали, а ты одинъ во всей Россіи крѣпостнымъ остался! Да ты, братецъ, феноменъ, ты -- анахронизмъ рѣдкостный!

"Дятелъ" совсѣмъ оскорбился.

-- Обидныхъ словъ, ваше сіятельство, я на своемъ вѣку не мало наслушался...-- заговорилъ онъ:-- хоть какимъ угодно а... хранисомъ обзывайте, меня отъ того не убудетъ... я къ вамъ по старой памяти, какъ къ доброму барину, другу ихнему старинному, я къ вамъ съ душою, а вамъ все шуточки, вы все на смѣхъ...

Вово пересталъ фехтовать и скорчилъ дѣтское лицо.

-- Ну, извини, Платочекъ, я больше не буду... никогда не буду больше называть тебя а...хранисомъ!

-- Да и не придется, потому я принялъ рѣшеніе, сейчасъ такъ прямо въ газету и иду... публиковаться.

Вово сталъ совсѣмъ серьезенъ.

-- Слушай,-- сказалъ онъ:-- ты теперь иди публиковаться... вотъ тебѣ и на публикацію (онъ взялъ со стола портъ-монэ, вынулъ оттуда десятирублевую бумажку и далъ ее "дятлу")... все я сегодня разузнаю и обо всемъ подумаю, а Михаилу Александровичу ты скажи, чтобы онъ подождалъ меня часовъ около восьми, скажи, что ты меня на улицѣ встрѣтилъ, что у меня къ нему дѣло есть и что я буду около восьми непремѣнно...

-- Очень вами благодаренъ,-- поклонился "дятелъ":-- только какъ же это я имъ скажу, когда ихъ, можетъ, и весь день- дома не будетъ?

-- А какъ знаешь... Ну, сокращайся.

-- Счастливо оставаться!-- со вздохомъ произнесъ Платонъ Пирожковъ, взглянулъ на свои сапоги и бокомъ прошмыгнулъ въ дверь.



XXXIX.



-- Мой милый князь! васъ-то мнѣ и надо...-- сказала Наталья Порфирьевна, когда Вово, неслышно, но быстро подлетѣвъ къ ней, почтительно цѣловалъ ея руку.-- Садитесь вотъ сюда, постарайтесь сидѣть смирно и быть серьезнымъ... Я очень рада, что, пока, никого нѣтъ и мы можемъ нѣсколько минутъ поговорить свободно...

Вово никакъ не ожидалъ подобнаго приступа. Наталья Порфирьевна никогда съ нимъ не говорила такимъ торжественнымъ тономъ. Къ тому же она, видимо, чѣмъ-то очень разсержена, до того разсержена, что на ея мягкомъ, художественно подправленномъ лицѣ нѣтъ даже обычной "святой" улыбки. Очевидно онъ сейчасъ услышитъ что-нибудь крайне интересное.

Онъ граціозно помѣстился на указанномъ ему мѣстѣ, сложилъ губы сердечкомъ, поднялъ брови, и весь превратился въ почтительное вниманіе.

Наталья Порфирьевна строго спросила:

-- Вѣдь, вы, если не ошибаюсь, очень близки и дружны съ Мишелемъ Аникѣевымъ?

Брови Вово поднялись еще выше.

-- Да, я съ нимъ друженъ,-- сказалъ онъ:-- я еще мальчикомъ изъ Пажескаго корпуса ходилъ къ нимъ въ отпускъ.

-- Помню, помню... покойная ваша maman должна была, страдая легкими, постоянно жить въ Египтѣ и поручила васъ Софьѣ Михайловнѣ... Вы и теперь съ нимъ хороши, съ Мишелемъ? видаетесь?

-- Разумѣется... je l'aime de tout mon coeur, c'est un homme adorable, ce Michel...

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза