Читаем Злые вихри полностью

-- Скажи лучше, рядомъ съ Соней!.. Вѣдъ, отъ тебя самого зависитъ ограничить Лидію Андреевну извѣстными рамками... Тогда, въ Снѣжковѣ, я слишкомъ была молода, она представлялась мнѣ страшной, и я боялась ее за тебя. Теперь же... переѣзжай къ ней, этимъ ты страшно много выиграешь и возьмешь у нея изъ рукъ всѣ козыри. А при первой непріятности, прямо ко мнѣ, и я научу тебя, какъ справляться съ ней, если ты самъ не умѣешь... Я завтра же кое-кого увижу, все разузнаю, всѣ ея ходы, и сейчасъ же сообщу тебѣ... До тѣхъ поръ, умоляю тебя, не дѣлай ровно ничего, подожди моихъ извѣстій... Обѣщаешь? Дай слово, иначе я не отпущу тебя! Слышишь? Миша! Ты слишкомъ горячъ, слишкомъ возбужденъ, ты не судья въ своемъ дѣлѣ... довѣрься мнѣ... Дай же слово, что подождешь!

-- Ну, хорошо, подожду,-- растерянно произнесъ онъ, сознавая, что, во всякомъ случаѣ, ему только теперь и остается ждать.

Къ тому же онъ начиналъ забывать и Соню, и Лидію Андреевну, и все на свѣтѣ. Близость Алины опьяняла его.

Онъ сдѣлалъ надъ собой послѣднее усиліе и поднялся съ кресла.

-- Однако, я долженъ уходить... Что-жъ ты меня не гонишь?-- прошепталъ онъ такъ тихо, что она едва разслышала.

-- Зачѣмъ?-- сказала она:-- мы здѣсь въ безопасности,-- иначе я такъ не приняла бы тебя... Никто не посмѣетъ меня безпокоить, пока я не позвоню...

-- Такъ же, какъ и въ тотъ разъ?-- перебилъ ее Аникѣевъ.

-- Этого никогда больше не повторится! Къ тому же онъ уѣхалъ на два дня въ Лугу, опять наслѣдство получаетъ... не большое, послѣ тетки... Да неужели ты думаешь, что онъ хоть разъ, когда-нибудь, осмѣлился войти въ эту комнату?! Неужели ты думаешь...

Аникѣевъ ничего не думалъ. У него кружилась голова, звенѣло въ ушахъ, и сквозь этотъ звонъ онъ слышалъ:

-- Миша, это безуміе какое-то! Ты долженъ простить меня... Ты не можешь такъ мучить и себя, и меня... Ты не смѣешь мнѣ не вѣрить... Пойми же, наконецъ... я шесть лѣтъ ждала тебя, жила этимъ ожиданіемъ... Я берегла себя, я не допустила въ себѣ ни одной мысли, которая была бы для тебя оскорбительна. Жизнь моя, милый мой... я только твоя, всегда была и буду только твоей...

Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и отдернулъ занавѣсъ.

Передъ нимъ была Алина, его Алина. Она приподняла голову съ подушекъ и трепетно протягивала къ нему свои обнаженныя, милыя руки...


Конецъ первой части.





ЧАСТЬ ВТОРАЯ.




I.



У Хрепелевыхъ происходила если и не настоящая, драма, то, во всякомъ случаѣ, нѣчто крайне тяжелое и непріятное, нарушившее мирное и безукоризненное теченіе дѣлъ этого богатаго дома, всегда пользовавшагося въ свѣтѣ самой лучшей репутаціей.

Князь Валентинъ Илларіоновичъ,-- по внѣшности и манерамъ всесовершеннѣйшая, хоть и противуестественная смѣсь англійскаго лорда и утонченнаго парижскаго "вивера",-- чувствовалъ себя совсѣмъ скверно, такъ скверно, какъ, можетъ быть, никогда еще въ жизни. Если-бы онъ былъ англійскимъ лордомъ, онъ, вѣроятно, принялъ бы какое-нибудь рѣшеніе, конечно, самое эксцентричное, исполнилъ бы его безъ всякихъ колебаній, а затѣмъ сохранилъ бы полную джентельменскую невозмутимость. Если бы въ былъ "жизнерадостнымъ" свѣтскимъ парижаниномъ,-- онъ сразу бы сообразилъ, что никакая непріятность, никакой семейный скандалъ не стоютъ быстро-бѣгущаго дня, полнаго всякими житейскими удовольствіями, а потому завилъ бы свое горе веревочкой и продолжалъ бы вкушать отъ всѣхъ плодовъ земныхъ.

Но внѣшность, манеры и даже привычки -- сами собой. Внутри же себя "dans' des fins fonds de son individualité",-- какъ онъ о себѣ выражался, князь былъ русскимъ богатымъ бариномъ, избалованнымъ неизмѣнными удачами. Онъ смотрѣлъ на эти удачи, какъ на нѣчто должное, принадлежавшее ему по неотъемлемому праву.

Поэтому неслыханный "скандалъ" съ Nіnette на вечерѣ у Натальи Порфирьевны, отказъ графа Ильинскаго и затѣмъ побѣгъ дочери изъ дому -- привели его въ состояніе полной умственной и душевной разслабленности. Все это было ни съ чѣмъ несообразно, никакимъ образомъ, а ужъ тѣмъ болѣе съ нимъ не могло случиться, и вотъ случилось, сразу, одно за другимъ въ нѣсколько дней.

Князь ничего не понималъ. Онъ не могъ сообразить, что же ему теперь дѣлать, что дѣлаютъ другіе въ подобныхъ обстоятельствахъ. Безпомощность его увеличивалась съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ.

Князь стоялъ у камина въ своемъ кабинетѣ и, съ хронометромъ въ рукѣ, провѣрялъ каминные часы, что дѣлалъ неизмѣнно каждое утро въ одно и то же время. Онъ питалъ страсть къ часамъ и имѣлъ у себя очень интересную ихъ коллекцію.

Взглянувъ на князя, въ первую минуту никакъ нельзя было подумать, что это человѣкъ, надъ которымъ стряслась большая бѣда. Его высокая, сухощавая и мускулистая фигура держалась прямо, будто затянутая въ корсетъ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза