Злым ветром

— А что значит «все сговорено», как вы выразились по телефону? — спрашиваю я. — Как это понимать?

— Михаил Александрович мне звонил вчера, — понизив голос, сообщает Теляш.

— И что же?

— Встреча, если нет возражений, назначена на завтра. Вечером. У меня дома.

— Возражений нет.

— Но насчет вашего предложения и… гонорара я Михаилу Александровичу пока не сказал. Или я что-то не так понял?

Теляш хитренько смотрит на меня, и уши его чуть заметно отодвигаются назад.

Я тоже улыбаюсь.

— Вы очень понятливы. Григорий Макарович сейчас работает самостоятельно.

Взгляд Теляша снова становится почему-то настороженным, и уши угрожающе надвигаются на меня.

— Михаил Александрович заметил, — говорит он, — что вы не можете иметь связь с Григорием Макаровичем.

Интересно, почему это Зурих так полагает. Может быть, он знает что-то, чего не знаем мы? Вряд ли. Правда, Эдик мне сказал, что к Григорию Макаровичу не раз подкатывались прежние дружки и он гнал их вон. Возможно, среди них был и Зурих или человек от него. Но это еще ничего не значит. Однако проверить надо. Не забыть проверить.

Я снисходительно усмехаюсь.

— Михаил Александрович не бог и не его наместник на земле. Он не может все знать и видеть.

— Хи, хи, хи, — тоненько смеется Теляш. — Или я этого не понимаю, чтоб мне… А если конкретно?

Я готов к этому вопросу. Ребята из ОБХСС напичкали меня всевозможными сведениями, особенно, конечно, Эдик по своей «строительной линии».

— Железо, — коротко говорю я.

— О! — щелкает пальцами Теляш. — Блеск, чтоб мне не жить. Сколько?

— А сколько сумеете проглотить?

— Я-то? Да сколько дадите, боже ты мой.

— Тогда сегодня вечером я буду иметь разговор с Москвой, — важно говорю я. — Но все это… вы понимаете?

— Абсолютное тэт-а-тэт, — прижимает руки к груди Теляш. — Я деловой человек.

— Этого мало. Вы теперь наш человек, — я делаю ударение на слове «наш».

— И Михаил Александрович… это вы тоже понимаете?

— Абсолютно! Вы меня еще не знаете. Между нами говоря, — Теляш заговорщически понижает голос, — Михаил Александрович с большим недоверием отнесся к вашему приезду. Даже велел…

И тут Теляш сообщает мне о довольно любопытных мерах, которые решил принять Зурих, организуя встречу со мной.

Нервы у меня натянуты до предела, и я воспринимаю малейшие нюансы в тоне и настроении своего собеседника. И вот сейчас мне вдруг кажется, что Теляш что-то недоговаривает или чуть-чуть искажает. Однако проверить это я не в состоянии.

— Гм… — бормочу я. — Горько слышать. Но с вами, кажется, можно иметь дело. Только учтите, — сухо предупреждаю я, — двойная игра будет означать конец всякой игры.

— Клянусь, — с придыханием произносит Теляш, преданно смотря мне в глаза. — Чтоб мне не жить.

— Посмотрим.

Я с большим сомнением пожимаю его влажную ручку.

Внезапное похолодание, видимо, установилось прочно. Без всякой осени в город сразу пришла зима. С неба сыплет мелкий снежок. Побелели крыши домов и деревья. На улице скользко, зябко и ветрено. Серое море, низкое серое небо, жидкая грязь под ногами.

Под вечер к нам приходит Лева.

Он, между прочим, сообщает, что известный нам домик во дворе взят под наблюдение, но приехавший из Москвы человек там почему-то до сих пор не появляется. Зато дважды там появлялся… Теляш. И выглядел весьма озабоченным. По-видимому, он тоже разыскивал этого человека. Тут, кажется, у Зуриха произошла какая-то неувязочка.

Я собираюсь к Гале. Вместе мы пойдем в тот бар.

— Мы тебя там в случае чего подстрахуем, — говорит Лева. — А до вашего прихода изучим обстановку за столиками. Если что-то осложнится, будем встречать еще на подступах, как условились. Учти.

Уже совсем темнеет, когда мы выходим с ним из гостиницы. Лева на машине подбрасывает меня к нужному месту. Дальше я иду уже один.

Вот и знакомый забор. В кромешной тьме я нащупываю калитку. Свет редких фонарей не проникает сквозь густые заснеженные кроны деревьев вдоль тротуара. Я почти бесшумно открываю калитку. В окнах домика за шторами горит свет.

Иду к крыльцу по выложенной камнями дорожке и жду, когда в темноте загремит цепь и раздастся лай Шалуна. Но пес узнает меня и, тихо урча, мягким комком подкатывается к моим ногам. Я с удовольствием глажу его по густой шерсти и достаю кусок сахару. Шалун лижет мне руку, тыкается в нее мокрым, холодным носом. Он искренен в своем дружеском чувстве ко мне, единственное существо здесь, которому можно верить. Пес молча и преданно сопровождает меня до самого крыльца.

Необычное его поведение наталкивает меня на новую мысль. Я не поднимаюсь по скрипучим ступенькам к двери, а, прижавшись к стене, медленно и неслышно двигаюсь вдоль освещенных окон. Какие-то неясные голоса доносятся из дома, кто-то там разговаривает.

Около одного из окон я задерживаюсь. Здесь голоса из дома звучат уже громче. Я поднимаю голову. Ну понятно. Открыта форточка.

Ногой я нашариваю в стене удобный выступ, цепляюсь руками за наличник окна. Вот когда мне пригодился мой рост. Голова оказывается почти вровень с форточкой, и теперь я могу разобрать каждое слово, которое произносится там, в доме.

Галя говорит с каким-то мужчиной.