Змеелов. Книга вторая

Ну а Советская власть, обрадовавшись, что басмачи убрались подальше, активно принялась за преобразование в Туркмении. Всем на горе.

Глава 5

Перемены, братцы, пришли. «Мы будем жить теперь по-новому!» Начиналось все с мелочей. Но их было много, и они возрастали лавинообразно. Советские власти действовали по принципу: «А если тягот и лишений нет, мы должны их сами себе создать, чтобы затем стойко переносить!»

Для начала стали мешать привычной трансграничной торговле. С Ираном, Афганистаном и Британской Индией. Торговые караваны, «во имя бога милостивого и милосердного» двигающиеся по традиционным путям, стали испытывать значительные трудности.

Кроме того, многие кочевые племена со своими стадами привычно бродили туда-сюда, часто переходя условную линию границы. Здесь тоже стали постепенно закручивать гайки. Ломая привычную жизнь. Естественно, такая политика вызывала огромное недовольство местного населения.

Дальше-больше. Советские власти ввели запрет на паранджу для женщин. Облико морале, морда кирпичом. Законом давали право каждой женщине на улице сорвать паранджу с любой встречной-поперечной. Это тут же вызвало народные протесты и беспорядки. Женские драки и мордобои.

Куда охотно встревали мужчины. Недаром же местный менталитет успешно характеризуется народной мудростью: «Если враг напал на кибитку твоего отца, пристань к врагу и грабьте папашу вместе».

Запрет поспешно отменили, но втихомолку начали поощрять женщин самостоятельно снимать паранджу. Когда были свои традиции у туземцев, свои у русских, им следовало большинство, то это было нормально. Кто хотел — носил паранджу, кто не хотел — не носил и последних было очень много. Сейчас же начинался какой-то всеобщий винегрет. Всех чесали под одну гребенку.

Беспорядки ушли в семьи. Разрушая отношения. Женщины стремились снять неудобную паранджу, мужчины старались им в этот препятствовать. Начались кровавые эксцессы в быту. И мужья били женщин смертным боем и жены не упускали случая пырнуть благоверного ножом в ответ. Были убитые и были раненые.

Все бы ничего, но навстречу шла волна политики с призывом опоры на национальные кадры. Я уже не раз рассказывал о прекрасном главвраче байрамалинской санитарной станции Архипе Архипыче Мезенцеве. Этот старый политкаторжанин был здесь царь и бог в области медицины.

Главврач пользовался большим уважением туземцев, был для них кумиром, и вероятней всего, при желании, мог бы организовать храм в честь себя, где бы местные аборигены славили его имя молитвами. Но возраст Мезенцева уже давал о себе знать. Архип Архипович стал часто болеть. В сентябре этого года Мезенцев отправился в санаторий на воды в Кисловодск. Дай бог, старый врач сумеет после лечения проработать еще год или два.

Хотя, Вы же знаете советские санатории? Где из развлечений больным предлагается обязательная колка и пилка дров? Да еще и в виде социалистического соревнования между пациентами. Такое не все больные переживут. Ох, не было бы беды…

На смену Архипу Архиповичу готовили молодого туркменского врача — Губадуллы Рахмона. При Мезенцеве этот Рахмон был на хорошем счету. Ему бы в Наркомземе отделом заведовать! Губадуллы, как папуас с Соломоновых островов, без труда выполнял простые команды: подай, принеси, делай то, делай это, а вот здесь — свали и ничего руками не трогай. Казалось, что молодой туркменский специалист будет хорошим новым главврачем.

Но пустившись в самостоятельное плавание молодой туркмен сразу напорол косяков. Вот что мне рассказала опытная медсестра Гюльбешэр, у которой я когда-то лечился после укуса змеи. А надобно еще учитывать, что и Губадулла и Гюльбешэр при Мезенцеве сдружились на национальной почве, и считались отличными туркменскими кадрами. Сладкой парочкой.

— Привезли к нам раненого женой ножом туркмена, — рассказывала мне Гюльбешэр. — Архип Архипович как раз только что уехал, и операцию взялся проводить молодой доктор Губадулла. Когда я утром вошла в операционную, первое, что мне бросилось в глаза — два больших анатомических атласа, лежащие открытыми на двух столах. Они были мне знакомы еще по занятиям в фельдшерской школе.

— Больной уже лежал на столе, — продолжала рассказывать свою историю медсестра. — Это был старый туркмен, и я до сих пор не знаю, каким образом его оперировали. И я не знаю, как этому доктору Рахмону Ташкентский медицинский институт выдал диплом врача, потому что анатомии человеческого тела он совершенно не знал. Он делал разрез, затем бежал к одному атласу, страницы которого переворачивала санитарка, затем к другому, потом снова что-то резал, что-то сшивал…

История продолжалась: