Змеелов. Книга вторая

— Привет, бродяги! — начал активно играть я свою партию, чтобы избежать ненужных вопросов.- Меня Барон зовут. Вы случайно не из соседнего села? А то меня табор вперед послал. Надо нам пристанище себе сообразить на пару- тройку месяцев. Ну, что там у Вас? Бабы красивые есть? А девки? ( Произносится как «дыэвкы»). Ладно с девками, лошади у Вас нормальные имеются? Арабские? У нас угон скота до сих пор считается добродетелью. А приличное барахло у вас в селе найдется, чтобы можно было взять и скинуть барыгам? Устроим рождественский фонд для нуждающихся? Да не волнуйтесь Вы, селяне, цыган не ворует, цыган промышляет. Грабить будем Вас аккуратно, но подчистую.

Так как события развивались не по плану, то я сильно нервничал. И от волнения весь алгоритм действий начисто вылетел у меня из головы. Я помнил только, что мне надо обязательно вывести этих поляков из себя, чтобы они на меня напали, а потом вырубить. Дай людям то, что они хотят, а взамен получишь то, что хочешь ты. Так что я решил не затягивать «предварительные ласки». Будь, что будет…

Есть ответная реакция! Давим дальше! Сгущаем тучи! В крайне оскорбительном тоне! Фамильярном и абсурдном.

— Сделаем красиво! Устроим праздник жизни! Закайфуем в цвет, в цвет! — последнюю фразу я даже пропел противным гнусавым голоском.

По ходу того, как я мило вел светскую беседу, резко повышая ставки, я просто физически ощущал, что мои визави закипают. Вон рожи как покраснели, глаза налились кровью, сейчас пар из ушей пойдет. Как из чайников. Да и ноздри раздуваются как у быков. Сейчас точно взорвутся. По кровожадной команде «наших бьют». К гадалке не ходи. Таким людям ничем не угодишь. Оскорбленные соперники захотят выяснения отношений.

Ибо как я уже упоминал, мы углубились в глухой осенний лес на пару километров от Бутримичей, вокруг не души, а я казался безоружным калекой. Которого сам бог велел наказать за наглость. Еще чуть-чуть и тут меня и похоронят. Или оставят в сторонке на корм зверью.

Громила был более заторможенным, до него доходило как до жирафа, а его крысиный руководитель, следуя по пути наименьшего сопротивления, взорвался. Первым. И рванул из под одежды свой револьвер.

Ха! Начинаем веселье. Эх, понеслась душа в рай! Я начал действовать на опережение. Раз. Неуловимым движением нож проскользнул мне удобной рукояткой в кисть левой руки. Тут же моя рука, словно подброшенная мощнейшим взрывом динамита, взлетела вверх. Удар! Умопомрачительная скорость.

Лезвие сверкнувшего ножа вонзилось великанистому Арнольду под подбородок. И вошло по самую рукоятку. В горле особых мускулов нет. Напрягай не напрягай — все бесполезно, так что мой клинок молниеносно вошел в тело противника, словно в постоявшее на солнце сливочное масло. Эффектно и эффективно!

Впрочем, такой ужасающий удар, гарантированно способный свалить с ног и убить среднего человека, вызвал у громилы лишь ощущения легкого неудобства.

Мой нож, чтобы не цеплялась милиция (а в России дебильных законов всегда хватает), имел клинок длиной менее ладони. Его можно было принять за разновидность перочинного. Я, конечно, сегодня утром развел новую порцию высушенного змеиного яда гюрзы и заново смазал лезвие. Но мы же в СССР. У нас нет жутко ядовитых экземпляров пресмыкающихся, типа гадюки Рассела, которую индийцы называют семишажной.

Так как человек после укуса этой змеи делает всего семь шагов, а потом падает замертво. А гюрза хотя и называется «царицой ночи» и «гробовой змеей», но надо ждать минимум пятнадцати минут, чтобы её яд доставил противнику ощутимый дискомфорт. Так что мой удар хотя и был смертельным, и мой соперник должен был терять кровь, ощущать кислородное голодание, из-за вскрытой трахеи, яд должен был разноситься по кровотоку и воздействовать на нервную систему, но какое-то время наш Арнольд будет еще жизнеспособен и смертельно опасен. К счастью, сейчас он оцепенел от болевого шока.

А время было на вес золота. Это мгновение включило в себя целый вихрь событий. Фактически одновременно, пока я вырубал великана, я воздействовал и на оскалившего зубы крысеныша. Пытавшегося выхватить пистолет и направить дуло в мою сторону.

Два! Молниеносно освободившаяся из перевязи моя правая рука в гипсе, словно выстреленная из пушки, устремилась к лицу второго противника. Я метил локтем в линию между носом и подбородком. Наверняка. И вложил в это действие весь свой вес до последнего грамма. С взрывной энергией.

С мощной опорой на землю, с импульсом, прошедшим сквозь все мускулы моего тела, изо всех сил, со всей дури. Вложил всю душу, всю накопившуюся во мне первобытную, животную злость и ярость. Жеребец бы не смог лягнуть задним копытом с такой мощью. Все тело, все мои мышцы сработали в унисон. Локоть в окаменевшем гипсе молотоподобно ударил в физиономию поляка с чудовищной силой отпущенного держателя катапульты. Бум! Хрясь! Как будто раздался удар грома!