Змеелов. Книга вторая

Только немного мне завидно стало. Зайди в любую задрипанную мечеть, там каждый мулла, даром что нехристь, глядишь, собрал вокруг себя сорок-пятьдесят больших и маленьких пострелят и с утра до вечера их жизни учит, толкует им вопросы веры. «Разумеющему раз скажи, не разумеющему — тысячу раз».

Самый последний мусульманин большую часть Корана наизусть твердит, а я и «Отче наш» прочесть не умею. Церкви все давно в овощехранилища переделаны. Злополучный «Металлом» вытребовал разрешения снять колокола Новодевичьего монастыря. Таксомоторный парк выпросил разрешения на съемку чугунных дверей церкви Казанского Георгиевского монастыря, и так далее и тому подобное…

Зато речи Сталина я зубрю на культсобраниях. Да и других партийных бонз, что давно позабыли слово стыд, не забываю. Никто не осмелится против пукнуть. Все как перепуганные овцы. Выхода нет. Ни дом человеку сейчас не принадлежит, ни скот, ни земля, ни все добро, ни сам он, ни жена его. В этой стране словно солнце закатилось, день померк, светильник погас. Монголо-татарское иго и то легче было.

«Жалок народ, чья рука слаба. Жалка страна, что врагу — раба.»

Каждая курица своего цыпленка оберегает, а я своей работой кормлю каких-то непонятных интернационалистов-космополитов. Прямо сердце огнем охватывает…

Опять я в дороге. Снова вокруг глиняные такыры, степь, пески, экзотика, верблюды, что нюхают рельсы словно заправские наркоманы. Арыки, кишлаки, арбы, ишаки — лучшие друзья узбеков. Поголовно пропагандируют друг друга декхане. Идиллия. Правда, в последнее время ишаков изрядно пугают грузовики, проносящиеся мимо. Непорядок.

За окном проносятся голодные солончаки, похожие на остатки геологической катастрофы. Смотрели ли Вы когда-нибудь на Луну через подзорную трубу? Это так похоже на эту призрачную страну…

Чем-то неуловимо прекрасным — то ли суровым молчанием Каракумов и Кызылкумов, то ли целебной тишиной старых городищ, то ли неторопливой жизнью плодородных оазисов — приближающаяся Туркмения неодолимо влекла меня к себе.

А в ставший родным Байрам-Али я прибыл уже 19 ноября. Зима близко! Пора приниматься за работу, засучив рукава. Может еще чего и успею сделать. Пока змеи не впали в спячку…

Глава 16

Я искренне собирался работать по-стахановски. Пытаясь кое-как исправить свои «недостачи.» В последние теплые деньки. Но хочешь рассмешить бога — расскажи ему о своих планах. Ох, как бы знал! Соломки подстелил!

Но судьба не всегда раздает выигрышные карты.

Байрам-Али встретил меня неприветливо. Хотя древняя крепость, что так гордо вознеслась над городом, последний осколок былого Мерва — «Души царей», все еще была воплощением великой мощи и несокрушимости.

Но картина была проста как апельсин — голод все усиливался. Буйно кипящую в душах восточных людей частную инициативу советская власть задавила на корню и теперь осталось только одно — пропадать.

В многочисленных уличных обжорочных опустели тандыры и специальные мангалы, в которых ранее на вертикально висящих шампурах запекались крупные картофелины, перемежающиеся с овощами и небольшим кусочками жирного мяса. Сок овощей и жир, стекающий с мяса, пропитывал клубни. Это было недорого, сытно и очень вкусно. Теперь там гулял только пыльный ветер.

И наплевать, что «нашкодившего» первого секретаря Маргианы, привыкшего работать под лозунгом «Без лоха- жизнь плоха», с позором сняли с должности и под стражей отправили в Москву, ведь хлеба у населения от этого не прибавилось.

Циркулируют устойчивые слухи, что из-за кризиса снабжения из Маргианы, иначе Мургабской области, хотят отдельно выделить Марыйскую область. То есть сердцевину, Мары с окрестностями, в том числе Байрам-Али. Феерический плодородный оазис Мургаба. И снабжать только эту область. Оставив выживание остальных территорий, мертвое сердце Средней Азии, на милость Аллаха. Провинциальная патриархальность стала пованивать смертью. Всё хорошо, это мы широкими шагами топаем прямо в рай… тьфу… в коммунизм.

А прочие мургабские территории уже сняли с государственного снабжения. И тогда продовольственные карточки остались кусочком бумажки, по которому нигде ничего нельзя было получить. Зато Мары с Байрам-Али выручил Ташкент. Он подарил братьям-туркменам сильно протравленную формалином пшеницу, которую уже было бесполезно сеять. Зерно промыли, высушили, смололи и стали печь из него хлеб, выдавая по карточкам. Все знали, что хлеб отравлен, но — ели.

В России же были вечно свои заморочки. Там неуклонно урожай губили то засуха, то дожди, то вдруг от неосторожности проезжавших или пьяных сгорал уже убранный хлеб. В крайнем случае, весь хлеб Сталин с Кагановичем, пользуясь поддержкой Комитета Бедноты, продавали на экспорт, оставим на прокорм населения сущие крохи…

Эх, надо было мне в родную для Сталина Грузию ехать! Вот там под хитроумным предлогом, что в горных областях колхозы не эффективны, крестьяне по-прежнему владеют личной землей, везде продовольственное изобилие. Можно сказать, богатство.