Змеелов. Последний переулок

Наконец розы были пристроены, и Аня с Геннадием вернулись на кухню. Здесь ничего невозможно было узнать. Упорядоченный этот японский рай, где для всякого продукта была своя полочка, свое место, свой цвет и даже градус, превратился за какие-то минуты в тот же самый Центральный рынок, но только сгрудивший, перемешавший ряды. Все, весь товар, всю добычу, принесенную в корзине, и все эти банки и жестянки, добытые из двух холодильников, Платон Платонович раскидал, разметал дерзко и вдохновенно, чтобы подсобнее было ему трудиться. И он уже был в кокетливом Анином фартучке, слегка напоминая теперь развеселую немолодую бабу, вскорости ожидающую ребенка.

Рем Степанович, забившись с креслом в уголок, не мешал ему. Поглядывал лишь будто бы веселыми глазами.

— Рем, да он же погромщик какой-то! — обрадовалась Аня. — Так ей, так ей — этой кухоньке! Русский человек простор любит! — Она тоже подкатила кресло в угол, уселась, положив руку на руку своего Рема Степановича, шепнула: — Милый, расхмурься. — Громко позвала: — Гена, тащи кресло сюда, садись. Будем наблюдать артиста из первого ряда партера.

Геннадий так и сделал, подтащил еще одно белое кресло, легко покатившееся на вертко-послушных колесиках, сел рядом с Аней.

— Мясо! Мясо! Мясо! — азартно перешлепывая вырезку с ладони на ладонь, пританцовывал Платон Платонович. — Отличное мясцо! Мой карапет отпустил?

— Он, — сказала Аня и вдруг начала вдохновенно лгать: — Едва только я передала ему привет от Платона Платоновича, как он аж подпрыгнул. И кинулся врассыпную. Мяса на прилавках вообще уже не было. Одни ошметки. А тут сразу появилась эта вырезка. Ваше имя, Платон Платонович, сотворило чудо.

— Да?! А я что говорил?!

Зашипело, задымилось мясо, брошенное издали и небрежно на раскаленные сковороды. Цирковой прямо номер. Без промаха летели куски, ложились, как у жонглера, того и жди, назад полетят.

— А! — побахвалился своим умением Платон Платонович. — Рем, гости твои точны? Такое мясо не передерживают.

Рем Степанович глянул на часы на руке, зачем-то поглядел и на часы на столе и на часы, вмонтированные в кухонное устройство, где еще было столько всяких циферблатов и кнопок, словно эта кухня умела и летать. Все стрелки показывали одно и то же время.

— Мои гости точны, — сказал Кочергин. — Приучены к точности. Деловой, обязательный народ. Сейчас заурчат моторы. Действуй.

— Есть, капитан! — Платон Платонович вдруг отбежал от плиты, от шипения и бульканья, подскочил к Ане, зорко и усмешливо глянул ей в глаза. — Про карапета соврала, голубушка? Он и не вспомнил меня, так?

— Да что вы, что вы! — правдиво распахнула она свои прекрасные, свои и без того правдивые глаза.

— Подтверждаете, молодой человек? — уставился Платон Платонович на Геннадия.

— Не вспомнил, — сказал Геннадий, глядя на Аню, дивясь ей.

— Вот! Он еще не безнадежен!

— Горит твое мясо-то, — сказал Рем Степанович.

— У меня может все сгореть, но мясо у меня не подгорает. — Платон Платонович мягко, по-тигриному, шагнул к плите, в обе руки схватил две сковороды, рванул, подбросил на них куски мяса, цирковой демонстрируя номер.

— Вот и цирк! Вот мы и в цирке, Гена, — сказала Аня. — А ты предатель.

— Причем, учтите, в цирке, где работают без лонжи. Впрочем, тут все работают без лонжи. — Платон Платонович обернулся, всмотрелся, поблескивая зоркостью своих дальнозорких к старости глазок. — Верно, Рем Степанович?

— Это уж точно, — отозвался Кочергин и опять посмотрел на свои часы на руке и на часы в плите и на столе. — Друзья, пошли в гостиную. — Он поднялся. — Наш повар работает сразу две работы. Он и жарит-парит и прикидывается Жванецким. О, эта страсть к намекам и к обличениям, столь свойственная нашим друзьям! Я привык, конечно, я смирился, но иногда…

Аня поднялась и пошла за ним. Геннадий помедлил, поколебался, сжимая и разжимая пальцы на ручках кресла, но тоже встал и тоже побрел за ними.

— Иди, иди, паренек, — сказал Платон Платонович. — Но учти, здесь тебе жарко, а там будет душно.

Действительно, там сразу стало душно. Войдя в гостиную, Рем Степанович принялся включать все свои увеселительные ящики. На цветном экране вспыхнули забавные мультяшки, кассетный магнитофон тихонечко запел женским низкоголосым дуэтом. Женщины взывали с сильным акцентом: «Ямщик, не гони лошадей!..» А на экране другого телевизора, черно-белого, скромно забившегося в уголок, но снабженного видеоприставкой, вдруг вспыхнули и ударили в глаза нагие тела. Они там завозились, в углу, эти тела. Хочешь крупным планом? На, смотри. Еще крупней крупного план. Что, заколотилось сердчишко? Наползла на глаза муть?