Змееносец (СИ)

Катрин собиралась к отъезду. Равнодушно смотрела на двух служанок, которые суетились, укладывая вещи в сундуки. Иногда они спрашивали ее о чем-то. Но герцогиня не отвечала. Она их не слышала. В голове ее было пусто. Она больше не мечтала. Она гнала от себя воспоминания. Она больше не жаловалась. Она смирилась.

Дверь распахнулась без стука, и на пороге выросла фигура Сержа Скриба. Не отрывая ищущего взгляда от герцогини, он зычно гаркнул служанкам:

— Вон пошли все!

Герцогиня де Жуайез все также равнодушно посмотрела на ворвавшегося в покои мужчину. Он вел себя бесцеремонно, отдавая приказы. Словно имел право распоряжаться здесь. Но спорить с ним не стала. К чему? Через несколько дней все это не будет иметь никакого значения.

Катрин слабо кивнула девушкам, чтобы те вышли, и отвернулась к окну.

Когда они остались одни, ему показалось, что сквозь тишину он слышит стук собственного сердца. Оно было наполнено болью и мучительной нежностью, которой трубадуру никогда не обратить в слова — это чувство было непостижимо. Ее равнодушный, почти болезненный вид терзал его сильнее, чем любые ее высокомерные слова. И вина — его крепко взяла в тиски. Серж отчаянно хотел взять Катрин за плечи и встряхнуть, а после прижать к себе, даже если она не станет противиться. Но большего, чем сделать один-единственный шаг, он так и не посмел.

— Это правда — то, что вы написали? — спросил он и ужаснулся тому, как грозно прозвучал его голос.

Она перевела на него отрешенный взгляд. Долго молчала, не сразу поняв, о чем он толковал. Ах, да! Письмо. Паулюс уже передал его. Так вот почему он здесь.

Катрин слабо пожала плечами и тихо, бесстрастно ответила:

— Правда.

— Вы любите меня, — это был не вопрос, он утверждал это по праву, данному ему прощальным ее посланием. — Вы любите меня, хоть и не произнесли этого слова ни разу.

— Слова… как много значения вы придаете словам, — слабое подобие улыбки коснулось ее губ. — Я люблю вас, — произнесла она и прислушалась к звуку собственного голоса. Чужого и безжизненного.

— Я поэт. Поэтам это свойственно, — в два шага он был возле нее и склонил перед нею колени, так и не осмеливаясь взять за руку. — Будьте моей женой, мадам.

— Вы сошли с ума, Серж, — она прикрыла глаза и чуть качнула головой.

— Давно. Едва увидел вас. Будьте моей женой.

— Серж, это невозможно. И вы об этом знаете.

— Все возможно, если вы этого хотите, — прошептал он горячо, пытаясь заглянуть в ее печальные изумрудные глаза, — я не прошу вас стать супругой трубадура. Я прошу вас стать женой маркиза де Конфьяна, пребывавшего многие годы в опале у своего рода, воспитанного герцогом де Жуайезом, но теперь вернувшего свое имя. Будьте моей женой, Катрин.

Она замерла на несколько мгновений. Стало тихо. Его слова оказались тяжелым камнем, глыбой неподъемной, и он сам это чувствовал, глядя на нее. И все же надеялся.

— Вы… обманывали меня? — наконец, недоуменно спросила она, вскинув брови, едва смогла говорить. И медленно осознавала правду. Хотя лучше бы ей не знать. — Все это время вы смеялись надо мной? Вы забавлялись?

— Нет, я не…

Но Катрин не слышала его и не давала ответить, отчаянно стараясь не заплакать, надеясь, что голос дрожит не слишком заметно.

— Вы заставили меня забыть о чести, потребовали отказаться от всех приличий, сообразных моему положению, и вынудили принять любовь, недостойную меня, — она перевела дыхание. Нужно взять себя в руки. Больше не может быть места слабости. Бессилие, обида, разочарование, которые она испытала в первое мгновение, превращались в гнев. — А теперь вы как милость даруете свой титул и выступаете в роли благодетеля, во власти которого не позволить мне пасть в глазах людей, чье мнение перестало меня интересовать? Уходите, мессир! — оттолкнула она Сержа. — Я не желаю вас больше видеть. Никогда. Отныне день, когда я узнала вас, я буду считать самым ужасным днем в моей жизни. Если бы возможно было вычеркнуть его навсегда… и забыть вас… не знать вовсе… Я ненавижу вас, — зло произнесла она.

— Я не дарую вам титула, — в замешательстве медленно произнес он. — Я дарую вам свою любовь, как вы одарили меня своей! Я хотел лишь знать, готовы ли вы принять меня тем, кто я есть, но не тем, кем меня делает мое происхождение. Я обманул вас, да, и я раскаиваюсь в том, что доставил вам страдания. Но не гоните меня. Иначе мы оба будем расплачиваться за это.

— Не вам указывать, за какие грехи мне придется расплачиваться, — сказала герцогиня презрительно. — В погоне за своей нелепой мечтой вы не просто измучили меня. Вы уничтожили меня. Но тем легче мне будет в будущем. Ступайте, маркиз. Вы опоздали со своими признаниями.

Смертельно бледный, маркиз де Конфьян медленно поднялся с колен и проговорил, едва сдерживая гнев, рвущийся из голоса, овладевающий им все сильнее:

— Вы не меня — страдание свое любили. Запретность чувств. Что ж, такой красоте не стоит хоронить себя в монастыре. Вы верно все сказали — вам будет легче в будущем. Идите лучше замуж. За короля. Короне нужны лицемеры.