Змееносец. Сожженный путь(СИ)

- Дойдем, ответил Рустам, посмотрев на горную гряду. Здесь только одна дорога.

Небо бывает разным, но здесь, в "разноцветных" горах, оно кажется по особенному красивым. На родине оно другое, подумал Рустам. Родина, где ты? Там, за высокими горами Гиндукуша, моя земля, дом, и старики родители. Далеко. Воздух вроде тот, горы похожи, а небо, другое... Уж сколько лет не видел вас. Здесь, на краю земли, у меня другая жизнь, совсем иная... Первое время, я думал на родном языке, таджикском, и даже сны видел, а теперь, я думаю на пушту, и проживаю дни, мои печальные, за другого человека, того кто стал мне самым родным в этом мире, а я его и не знал. Долгою, и тяжелой дорогой иду я, и голова моя устала, и мысли, не могу я признать в этих людях, что рядом со мной,- мусульман. Они другие, как будто "затуманен" разум их, и головы. Хотят, что бы жили все по вере, и убивают своих братьев. Как тяжело понять того, кто в черной комнате стоит, и молчит. Убейте тех, кто неугоден, оставьте тех, кто станет целовать вам ноги. Чем они лучше? Их война, такая же, как и другие, подумал Рустам, догоняя караван. Этот юноша, глубоко уверен в том, что прав, только он. Переубедить его, можно, - сломать, нет. Сотни раз, повторяя суру Корана, он впитывает в себя истинную веру. Он прав, другого, не услышит. А жизнь иная, она как полноводная река, может "бежать" по руслу, а не захочет, "побежит" вспять. Размоет, разломает, и покажет свой характер. Тогда один построит новый дом, на том же месте, другой уйдет, а жизнь течет. Пуштун должен стремиться к хорошим делам, в своей жизни. Говорить добрыми словами, и его мысли должны, быть хорошими, разум - чистым. А этот юноша, и те, что с ним, думают иначе. Им больше нечего сказать... Они хотят что бы, их народ, нес их на руках, и поклонялся им! Презренная душа, что думает только о себе, подумал Рустам, увидев нагруженных лошадей каравана. Я же говорил, догоню, улыбнулся он себе".

- Дороги длинные, улыбнувшись, обернулся Рустам, глядя на Зафира.

- Хорошо, кивнул Зафир.

Караван втягивался в ущелье, по дну которого, протекала мелководная, горная река. "Красотища какая, подумал Гнедин, задрав голову. Он смотрел на отвесные склоны гор, нависшие над водой, а между ними, словно полоска, синее небо. Такое восхитительное, и настоящее, как в детстве, словно шагнуло из цветного альбома, такое сочное, и яркое. Хочется к нему прикоснуться, потрогать, потому, что не верится,- бывает ли такое? Он посмотрел на прозрачную воду у своих ног, и прошептал:

- Тоже мне речка,- ручеек.

Он опустился на колени, и, наклонившись, коснулся высохшими губами, холодной воды. Ах, как она хороша, водичка родниковая, такая ледяная, зубы сводит. Сделав несколько глотков, он выпрямился и повернувшись, взглянул на караван. Все пили воду,- лошади, люди... Набирали во фляги, умывались, плеская в лицо освежающей влагой. Гнедин набрал в ладони воды, и плеснул себе в лицо. Вода словно обожгла его, он прикрыл глаза, и подумал, если есть на свете счастье, то оно красивое, как это небо. Открыв глаза, он поднял голову, и снова смотрел на небо, такое ласковое, и ..." Красивое, подумал он, закрыл глаза, и строчки сами по себе, заговорили в нем, словно кто то невидимый, укреплял его изнутри. Еще стучится кровь в висках, еще трепещут жилы, и кровь течет, во мне, а я другой... Не тот- что был вчера, не тот что был сегодня, я злостью напоен, по самые края. Увидеть в небе солнце, плохая ли примета, а сколько мне осталось, дышать, глядеть, страдать... Ты приходи устало, под вечер, может, вспомнишь, все то, что не упало, с небес ко мне в ладонь, ты может тихо плачешь, а я все еще помню, твое дыхание, твой голос, - я живой! Наполнятся ветром легкие, и станет приятно в груди, какие еще они робкие, мои, первые шаги. И хочется плакать и петь, вдыхать "красоту небосвода", какие они еще мелкие, черты, у лица свободы...

- Не может быть так, что бы сразу, и сдаться, ведь надежда есть, прошептал Гнедин, с закрытыми глазами. Что-то тяжелое, опустилось ему на плечо. Он вздрогнул, открыл глаза, обернулся, и увидел перед собой, того самого моджахеда, ущипнувшего его за щеку. Он молчал и смотрел на Гнедина. А глаза его, такие печальные, словно говорили ему, - не бойся, ты будешь жить.

- Что? тихо спросил Гнедин.

- Да, тихо произнес мужчина, на пушту, повернулся и пошел к лошадям.