Змеев столб

Констанция выплюнула в блюдце сливовую косточку. Качнула головой, улыбаясь воспоминаниям. Из-за тяжелых век лицо ее казалось немного надменным.

– Нам, конечно, не дали быть вместе. Я замуж вышла, тоже немец подвернулся. Иоганн с ума сходил. Сколько невест ему сватали – впустую. Подался в матросы. Возвратился – война кончилась, деревни в руинах, кругом – развал, я – солдатская вдова. Забрали мужа на фронт – и вроде не было его на земле… Вот так. Детей бог не дал. Сошлись мы с Иоганном и больше не расставались. С годами я потихоньку выведала, как же он, бедный, мучился без меня. Поначалу в Гамбурге, в парфюмерном магазине, учуял мой запах. Чуть, говорит, сознание не потерял. Выяснилось, кельнская лавандовая вода, одеколон такой. Взял флакон. Захотел на цветы посмотреть, по цветочным лавкам спрашивал. Тоже купил – представляешь?

Она расхохоталась, вытерла подолом фартука выступившую слезу.

– Мужик сам себе букет купил! Нюхал, покамест не осыпались лепестки. И что придумал! Никто бы не догадался, а он – да… Ему было довольно любой женщины, падкой на развлечения, таких навалом в каждом порту, продажных и всяких. Он жил с женщиной ночь, но перед тем, как сделать свое мужское дело, обрызгивал ее кельнской водой… Вот так! А кончился одеколон – не мог ни к одной подойти. Дух не тот. Опять купил воду, аж десять флаконов!

Египетские кошачьи глаза Констанции весело сверкнули.

– Приехал, разведал о моем вдовстве и дня не вытерпел, нагрянул. Сказал, чем пахну, – лавандой, мол, я и не знала. Ох, как же он нюхал меня! Мой белый зверь!.. Не седые волосы у Иоганна, сроду такой… «Никуда, – сказал, – не уйду от тебя, хоть гони». За что гнать? Мастер, работяга, добрый человек. С тех пор, как зажили вдвоем, ни местные, ни городские красотки не залучали его к себе. А старались-то, о-ой! И просто так вешались, и по пьяни, собственными глазами видала. Иоганн выпить любит. Ну, сейчас не слишком, прошло то время, когда неделю без просыху… О детях мечтал. Моложе были, я, помню, подначивала: иди, женись на невинной девке, деток нарожаете, заживешь семьей по-хорошему. Добро ли со мной, бесплодной вдовицей, век куковать? А он: «Не могу, – говорит. – У чужих баб дух не тот, мне без приязни». Было однажды, уходила я от него, пил сильно. Ну, кончил глыкать и пошел искать, как в прятках дитя. Думала – век не отыщет, нарочно сняла комнату в другой деревне, за две от нашей. Сама плачу, сад, коров жалею, соседке присмотреть поручила за сдоенное молоко. Хотела уже вертаться домой, и тут он, нашел-таки. После проведала я, – не Иоганн рассказал, люди дивились: в каждый дом зашел, ничего не спрашивал, а только воздух нюхал, и шагал дальше – из деревни в деревню… Может, сам бог дал ему обоняние для чутья моего только тела?..

Марии теперь мерещилось, что все в доме помечено суховатым лавандовым ароматом с легким привкусом горечи.

– О-ох, если совсем честно, была у него одна в Паланге, – вздохнула Констанция. – Два раза к ней ходил. Мне подсказали, я съездила взглянуть. Не-е, скандалить не стала бы. Подкараулила, посмотрела-понюхала и все поняла. Женщина та молодая красотка, не чета мне, но фокус не в том. Духами пахла – лаванда с мятой. На духи Иоганн повелся. Потом сам признался во всем… Вот так. – Она встрепенулась. – Ой, придут сейчас наши работнички, а ужин не готов! Помогай!

Несмотря на полноту, Констанция двигалась быстро и ловко. На столе появилась миска с литовскими цепеллинами – варениками из картофельного теста с рубленой свининой. Мария смущенно заметила, что муж свинину не ест. Хозяйка понимающе кивнула, не любопытствуя, и тотчас налепила вареников со сладкой творожной начинкой.

– Ты женщина умная, с образованием, скажи, как думаешь: отчего это? Запах мой – отчего? Душистой водой не брызгаюсь, притирками не мажусь. Всю жизнь с коровами. Ем, что другие едят…

Констанция не ждала ответа. Говорила, словно жалуясь, в то же время не без гордости.

– С детства не болела ничем. Два моих брата и сестра от тифа померли, а мне хоть бы хны. Всего раз была у доктора, о бесплодии спросить. Он подтвердил: не сможешь зачать, скажи спасибо, что годна для постели… Вот так.

Констанция полила мясные цепеллины горячими шкварками, присыпала зеленью, и едва успела плеснуть на творожники топленого масла, как явились кузнецы, свежеумытые и голодные.

Хаим был очень горд работой. На правой руке краснели точки ожогов.

– Окалина брызнула, – сказал небрежно.

Хозяин незлобиво упрекнул жену:

– Что, болтунья, дорвалась языком чесать? Мечи-ка с подполья гусака, пропустим с устатку. Доброе родилось у нас солнце.

Видно, чувствуя себя виноватой, Констанция поспешно вынесла длинношеюю двухлитровую бутыль зеленого стекла и рыбницу с копченой сельдью.

Выдернув пробку, Иоганн подмигнул гостям:

– Своя настойка, на березовых почках. Для здоровья хорошо. – Обнял хозяйку: – Не боись, не больше трех рюмок.

– Я и сама выпью.

Мария от настойки отказалась.

– Опять о любви небось трещала? – добродушно смеялся над женой Иоганн. – О чем ни заговорят бабы – все про это самое!