Змеевик (ЛП)

— Анита не зло, — сказал Мика.

Родина пожала плечами. — Некромант, суккуб, может питаться гневом и высасывать жизненную силу прямо из кого-то. Что в этом списке делает ее не нашей злой королевой?

— Она не пользуется своей силой только для того, чтобы причинить нам боль, — сказал Ру мягким голосом.

Родина оглянулась на своего брата.

Он выглядел неловко, как будто что-то на ее лице не порадовало его, но он заговорил перед лицом неодобрения своей сестры. — Не сила делает кого-то злым; а то, что они делают с этой силой.

— Хорошая мысль, брат, но ты знаешь, что говорится о развращении власти.

— Да, но я был не так счастлив с нашей старой королевой, как ты и Родриго. Она была мелочной, вспыльчивой, безумной и имела достаточно силы, чтобы разрушить мир. Мы все ее боялись, даже ты.

— Злых королев нужно бояться.

— Это моя точка зрения, сестра. Анита очень усердно работает, чтобы быть правильной и справедливой, а не пугающей.

— Значит, ты говоришь, что она хорошая королева — белая, а не черная?

— Да.

Было интересно наблюдать, как они говорят обо мне, словно меня там не было, но Ру, похоже, выиграл спор, и я хотела, чтобы он победил, поэтому просто слушала. Мы все слушали их, брат и сестра говорили так, как будто никто из нас не имел значения в тот момент, кроме их двоих. Интересно, скучали ли они по Родриго в эти моменты брат-сестра?

— Если ты злой, ты не можешь просто решить быть добрым — сказала она.

— Если ты злой, то нет, конечно, нет.

— Что тогда?

— Если ты решаешь день за днем делать хороший, позитивный, моральный выбор, тогда ты не зло. На самом деле, это было бы определением хорошего человека.

— Ты говоришь, что она не злая, потому что решила быть доброй?

— Это единственный способ, почему любой из нас может оставаться хорошим. Решать делать то, что правильно, а не то, что неправильно — сказал Ру.

— Это было бы так скучно — сказала она, закатывая глаза.

— Добро не скучное — сказала я.

Она посмотрела на меня с презрением.

— Я влюблена в троих мужчин в этом коридоре, и это очень хорошо.

— Но морально это делает тебя шлюхой — сказала она.

Мика напрягся и сделал движение к ней, но я коснулась его руки. Это заставило его взглянуть на меня, и я сразу же дала ему понять, что у меня есть идея. Он позволил мне говорить за себя, что было одной из вещей, которые я любила в нем.

— Ты думаешь, что быть хорошим означает очень узкое христианское, мусульманское или еврейское определение, и оно всегда сводится к фундаментализму какого-то рода. Это то, что ты считаешь хорошим, Родина?

— Это то, что все считают хорошим — сказала она, снова закатывая глаза.

— Нет, это не то, что все считают хорошим; это то, что мир говорит нам, что это определение добра.

— Я думала, что ты христианка; ты даже ходишь в церковь, поэтому, по вашим собственным убеждениям, ты не очень хороший человек.

— Мой путь веры лежит между мной и Богом, и он в порядке.

— Ты не можешь знать, что твой бог в порядке с тем, что ты делаешь.

— Я знаю, что когда я молюсь, демоны не могут коснуться меня. Я знаю, что мой крест все еще сияет святым огнем, когда я сталкиваюсь с вампиром. Если бы я была проклята, как сказала католическая церковь, когда она отлучила всех людей, которые могли поднимать зомби, тогда мой крест не работал бы, мои молитвы не работали бы, но они работают.

Родина уставилась на меня. — Ты шутишь.

Я покачал головой. — Я никогда не шучу об этом.

— Ты не можешь быть хорошей.

— Почему нет?

— Твоя вера не может быть такой чистой.

— Почему нет?

— Потому что ты питаешься сексом, яростью и поднимаешь армии мертвых.

— Я немного переживала обо всем этом, но, видимо, Бог с этим справился, и если у Него с этим нет проблем, то и у меня тоже.

— Нет — сказала она, и звучала сердито, даже взволнованно.

— Оставь это, сестра.

— Нет.

— Почему бы не оставить? — Брэм спросил ее.

Она посмотрела на него, а затем снова на меня, руки были сжаты в кулаки по бокам.

— Потому что если она не злая, то она не позволит мне делать то, что я хочу делать.

— Что ты хочешь делать? — спросила я.

— Ты встречала моего брата.

— Да.

Она смотрела на меня, пока я, наконец, не сказала: — О, извини, но я не настолько злая, чтобы позволить тебе делать то дерьмо, которое нравилось Родриго.

Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох, быстро выдохнула, а затем встрепенулась, как птица, встряхивая свои перья. Ее глаза стали спокойными. Она была тиха и безмолвна. Это было страшнее истерики.

— Я служу тебе, потому что должна, но я надеюсь, что ты упадешь от благодати достаточно далеко, чтобы позволить мне наслаждаться остальной частью моей вечности.

— Я сделаю все возможное, чтобы быть достаточно злой, чтобы тебе не было скучно.

Она поклонилась тогда, очень формально, и я вспомнила, как Моровен жаловала ее и заставляла приседать, даже если она была в брюках. Моровен оставляла ее в таком низком реверансе до тех пор, пока у нее не начинали болеть ноги, потому что, как только кланяешься или совершаешь реверанс перед своей королевой, ты не можешь подняться, пока она не заметит тебя.

— Хороший поклон; теперь давайте поговорим с Ламией.