— Полиция Психо рассматривает инстинкт материнства как опасность группы «В». Атавизм, я читала об этом… Сложно ответить. Иногда мне кажется… За деньги, Макс, можно все. На планете существуют приватные биохарды, не связанные с нэтом, способные разблокировать материнские функции организма. Только к чему? Никто не отважится родить ребенка, как это делают киты или дельфины, без Демо-контроля! И если даже мать выживет, то не пройдет ни один карантинный терминал! Ребенка пришлось бы навсегда оставить за пределами цивилизованных стран…
— Да, я уже наслушался о полчищах мутантов, штурмующих границы Содружества!
— А ты не веришь?! Людей и так становится
— Жанна! — Я тоже оставил свой бокал в воздухе. Мне казалось, в который раз я ухватил какую-то мысль, разгадку, что разом объяснила бы все эти погони, убийства, несуразности… Но мысль повертелась на самой границе сознания и спряталась, остался самый краешек. — Жанна, а разве людей становится меньше? В мое время едва набиралось шесть миллиардов.
— Запроси библиотеку. — Она прошлась босиком по толстому ворсу, сказочные ягодицы перекатывались под струями серого пончо. — Об этом много говорят.
— Я пытался, но…
— Моя мать занимает пост координатора в Совете Демо Арканзаса. В позапрошлом году Конгресс рассматривал секретный доклад, где предлагалось ослабить некоторые ограничения на воспроизводство детей с определенными… незначительными сбоями.
— То есть они готовы выращивать тех самых мутантов?
— Пока нет, Конгресс отложил слушания. Пришлось бы пересматривать участие во всемирных конвенциях…
— Спой мне, пожалуйста. Спой мне что-нибудь свое.
— Это личное, я не сочиняю на публику.
— Спой личное. Мне поможет в дороге.
В лице ее отразилось мимолетное колебание, Жанна смешно, по-детски, потрогала верхнюю губу, затем пожала плечами, достала из ниши инструмент.
— Я спою тебе стих, который родился прямо сейчас. — Она погрузила кончики пальцев в сияние лазера, стены гостиной отозвались мягкой вибрацией аккорда. Звук шел отовсюду.
Она стояла, скрестив руки, у стены, неотрывно наблюдая за каруселью морских коньков. Я подошел сзади, вдохнул запах ее парфюма, безумно хотелось положить руки ей на плечи, развернуть к себе, отразиться в серых туманах. Жанна повернулась, подняла лицо, провела двумя пальцами, с зажатой сигаретой, мне по груди. Искусно вырезанная статуэтка на фоне грубой скульптуры молотобойца.
— Ты мне тоже очень нравишься, Макс Молин. И… если ты найдешь то, что ищешь, и не станешь к тому времени зверем, загляни ко мне. Возможно, у тебя хватит смелости помучить женщину не только мировыми проблемами… Йэп!
Она запахнулась в пончо цвета своих глаз и самую малость подалась вперед. Снейку пришлось наклониться. Ее губы несли вкус японского цветочного табака, французского коньяка столетней выдержки и чего-то еще, неуловимо главного, жадного и скромного в одно время… Гибкие сполохи аквариума скрадывали возраст, еле заметные морщинки прятались в тени ее вороненого каре.
— Двигайся по карте, избегая красных буйков, не опускайся ниже пятидесяти метров, не то окажешься в зоне грузовых перевозок…
Я снова наклонился и прервал ее самым ловким способом, которым можно прервать женщину.
— …В лодке найдешь еду, питайся экономно.
В проходе обернулся. Она стояла между двух, висящих в пустоте, бокальчиков, и янтарные искры коньяка перемигивались с морскими звездами. Она смотрела, наклонив голову, маленькая Мирей, хозяйка десятка гектаров электронного подводного безумия, зрелая женщина с фигурой двадцатилетней, изящная капелька, отразившая свой немыслимый век.
— Я помолюсь за твою удачу, Макс Молин, — сказала она, и розовая таблетка под моим весом пошла вниз. — И, кстати говоря, на всякий случай… у меня нет пары.
8. Железная тетрадь
Еды в лодке было запасено на месяц. Кроме того, меня ожидали три сообщения, отосланные через компьютер Жанны, и, конечно, в записи. Только сейчас я ощутил, как хреново жить в мире, где отсутствуют любые средства информации. Без ее стационара я оказался бы слеп и глух.