Змей

— Естественно. Вы слишком вжились в образ, а это лишь игра. Все наши действия, переживания, те или иные эмоциональные поступки — лишь отражения различных ипостасей, которые мы примеряем. Сядьте поудобнее, расслабьте спину и вглядитесь в экран. Пейте чай, не стесняйтесь… Прикройте глаза… Итак, на экране мужчина, похожий на вас, он постоянно играет множество ролей. Роль озабоченного, ответственного, виноватого, угрожающего, делового. Он чрезвычайно переполнен собственной значимостью, ему представляется, что без его участия картина потерпит крах. Но вам-то, со стороны, заметно, что это отнюдь не так. Вы же видите, что человек играет совсем не присущие ему роли. Он гораздо лучше смотрелся бы в обнимку с любимой женщиной, на пляже, за праздничным столом, в сосновом летнем лесу… Ах, да, мы забыли про баньку с пивом, и там он сыграл бы не в пример значительнее…

— А вы гедонист!

— Если понимать под термином наслаждение от профессии, от семьи, то — да. Я сорок лет исполняю преимущественно любимые роли и радуюсь своему появлению на экране. И у вас есть шанс, если критически оцените то, что творите сегодня, избавиться от беспокойства и преждевременной смерти. Напойте мне вашу песенку!

— «Как прелестно, должно быть, Сливаться в аккорде…»

— Милые стихи. Не открывайте глаз. Теперь я буду вам рассказывать, а вы — слушать и получать удовольствие. Итак…

Молин потер глаза. Комнату заполнял яркий свет. Психиатр кормил дога сухариками.

— Что дальше? Я уснул?

— Все, что вы просили. Бумага по-прежнему в пепельнице, я не притрагивался. Можете сжечь. Напойте песенку.

— Я… Я не помню! — Макс нахмурился. — Черт возьми, действительно не помню. Неужели получилось? Такое ощущение, словно часов шесть проспал! Спасибо!

В прихожей он замешкался. Хозяин квартиры и собака стояли рядом, глядя с одинаковым бесстрастным выражением.

— Скажите… насчет роли, рядом с любимой женщиной. Но ведь невозможно играть одну эту роль? Как избежать прочих мерзостей? Я тоже люблю свою работу, но последнее время все так запуталось…

— А я разве предлагал вам легкий путь? Купюры, что вы любезно оставили на трюмо, весьма кстати. Я также участвовал в некоторых не особо приятных сценариях, путешествовал с лекциями по полупустым санаториям, писал в дурацкие журналы, что вовсе не отвечает моим внутренним потребностям. Зато моя жена, смею надеяться, не жалеет, что когда-то ответила согласием, а Сократ избавлен от необходимости охотиться на крыс. Упростите схему для начала. Вместо размытых понятий «плохо» и «хорошо» постарайтесь руководствоваться этическими критериями. Созидательно то, чем вы заняты, либо нет?

— Но это невозможно… невозможно оценивать некоторые профессии с этической точки зрения!

— Напротив, это необходимо. А главное — удивительно просто, не требуется никаких теоретических учебных программ. Любой из нас в глубине сознания прекрасно понимает, чего он стоит, разве не так? Я не хочу никоим образом оскорбить ваш род занятий. Скажите, однако, вас сильно занимают подвиги Боливара? Вас увлекает судьба Гарибальди или Яна Гуса?

— Ну, они заняли свое место в истории…

— Все эти личности, несмотря на агрессивный стиль жизни, скажем так, несли конструктивное начало. Они играли свою, любимую роль, в этом заключена причина, по которой вам до них необычайно далеко. Понимаете? Дело совсем не в степени личных дарований… Вы обиделись?

— Нет, пожалуй.

— Я бы обиделся… Дело в том, что их деяния занимают сегодня горстку историков, не более того. Невзирая на масштаб, так-то. Рискну высказать предположение, что собственная самоценность их занимала менее всего.

— А мне вы советуете оттолкнуться от любви?

— Каждому — свое! Противоположное чувство порой более продуктивно. Однако, укрепив вот здесь, — психотерапевт постучал по лбу, — хотя бы одну положительную доминанту, вы обнаружите, как ваше существование прекратит казаться сплошным лабиринтом из страхов и беспокойства. Вы разглядите достаточно ясно дорогу, где темного и светлого окажется примерно поровну. Более того, вы обнаружите, насколько эта дорога коротка… Моя визитка у вас есть, милости прошу, пообщаемся как врач с пациентом!

Молин не ожидал, что так быстро стемнеет. Дневной свет почти не проникал на лестничную клетку. Он потыкал кнопку, лифт бездействовал. Сколько же времени он потерял в кресле у врача? Или не потерял? Он надвинул кепку и направился вниз. Где-то наверху прошелестели легкие шаги, кто-то бегом спускался по лестнице. Молин быстро заглянул в пролет. Ни на одном этаже не горели лампы. Когда он ехал сюда на лифте, освещение работало. Ниже, за сетчатым коробом шахты, стояла полная темнота.

Если бы он не прикрыл на несколько секунд глаза, давая им привыкнуть ко мраку, то человека в нише бы не заметил. Тот стоял, отвернувшись, в закутке возле мусоропровода. Макс сделал еще пару шагов вниз. Человек повернулся. Внизу хлопнула дверь.

— Эй, друг! — хрипло окликнули сзади.